Мой театр. По страницам дневника. Книга II

Вдруг вижу, красавчик и на следующий день пришел, и на другой, и на третий. Старается. Как-то дошли до больших прыжков, я задал комбинацию. Этот ребенок как скаканул! Я в шоке, потому что со времен Ирека Мухамедова не видел, чтобы парень без малейшего усилия оттолкнулся и взлетел!

Тут я его подозвал, спросил, как зовут. «Денис Родькин», – ответил он. «Ну, давай, будем с тобой что-то пробовать». 19 лет парню. Самое большее, на что он мог рассчитывать с такой школой в ногах – это стоять на сцене с алебардой.

Теперь после общего класса Лина с Денисом вновь вставали к станку, я падал в их ноги в прямом смысле слова, выворачивая, выправляя стопы и колени. Начинали мы с элементарных plie и tendu, входящих в программу первого года обучения в хореографическом училище.

Янин, занимавшийся в моем классе, увидев, что я начал работать с Родькиным, заявил: «Коль, ничего из него не выйдет, напрасно усердствуешь!» – «А мне кажется, что получится». Ситуация со скандальным и свинским уходом Овчаренко меня сильно задела, хотелось доказать, что я как педагог способен создать артиста даже из такого непростого материала.

Второй момент. Я нуждался в Денисе как в партнере для Лины на наших репетициях. Мне было сложно танцевать с ней в дуэте и в то же время как педагогу видеть ее со стороны. Заодно, подумал я, научу Дениса держать, навыки дуэтного танца пригодятся парню.

Я заранее договорился с Наташей Архиповой, что в мое отсутствие, 2009 год оказался забит выступлениями, она будет Воронцовой заниматься. Лина ведь в ее классе выпускалась.

Здесь очередной раз надо сказать большое спасибо моей куме, ректору МГАХ М. К. Леоновой. Она мне очень тогда помогала, к тому же мы ведь родственники – я крестил ее дочку Анечку. Сначала Марина Константиновна дала мне возможность работать в академии с Овчаренко, потом с Воронцовой и Родькиным.

31

В Большом театре (старое здание закрыто, вернее уничтожено) для наших занятий ни места, ни времени не нашлось. Репетиционные залы наперечет. На труппу в двести с лишним человек, на все репетиции, как солистов, так и кордебалета, приходилось только три зала! Один из них – квадратный и два маленьких, прямоугольных. И еще маленькая по размеру Верхняя сцена. Всё!

Из них покат, то есть наклон пола, только в одном зале и на Верхней сцене. Уточню, что в зависимости от того, есть покат или нет, у артистов балета меняется центр тяжести, а значит, и все приемы исполнения движений. То есть человек, привыкший к покату (во МГАХ, прежде МАХУ, все двадцать залов и сцена Учебного театра имеют покатый пол, сцена старого Большого театра тоже была с покатом), должен еще приспособиться к ровному полу, что довольно непросто. А переходить через день с покатого пола на ровный – для артистов кошмарное испытание.

Забегая вперед, скажу, что при завершении строительства так называемого теперь Исторического здания Большого театра ситуация с дефицитом залов не изменилась. В настоящее время ГАБТ при спектаклях, идущих на двух сценах, имеет всего пять репетиционных залов. Из них – только два квадратных. Что означает: в остальных трех невозможно делать многие движения, комбинации, например «круг». Есть зал, в котором нельзя делать верхние поддержки – о потолок, скошенный вниз углом, нависающий прямо над головой, балерина может разбиться. Я же не просто так выступал везде где мог, чтобы этот варварский архитектурный план не был осуществлен…

Когда позволяло время, мы с Линой и Денисом репетировали часа по четыре, пока перед глазами не появлялись звездочки, а ноги не переставали слушаться. Недели через полторы к нам на утренний класс в театре заглянул Ю. Бурлака, назначенный новым художественным руководителем балета Большого театра. Я показал ему Лину во вставной вариации «Дон Кихота», в вариации и коде из «Щелкунчика». Попросил Дениса для начальства продемонстрировать несколько прыжковых комбинаций.

Бурлака сказал, мол, все получается, занимайся дальше. «Ты думаешь продолжать?» – переспросил я его. В глубине души я сомневался, стоит ли мне, в смысле учеников, еще раз наступать на грабли. Кроме того, я понимал, в какую войну из-за Лины ввязываюсь с женскими педагогами. В театре с 1930-х годов не было традиции, чтобы с балериной репетировал педагог-мужчина.

32

Когда мне предложили ехать в Вильнюс на один спектакль, я сказал: «Приеду, если свозите меня на Гору Крестов». Организаторы обрадовались: «Конечно, Николай, все сделаем!»

Еще школьником по телевизору я видел фильм про Андрея Миронова. В нем эпизод – его мама М. В. Миронова после смерти сына поехала на эту священную гору, которая недалеко от Шауляя находится, и поставила там ему крест.

Вильнюс. Гастроли спонсировал какой-то банк, владелец его был русским и стремился к налаживанию российско-литовских отношений. Президенту Литвы отправили официальное приглашение, но последовал довольно некрасивый публичный отказ, СМИ о том много писали.