Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Герцог Виртембергский в 1831 г. был лет 60 от роду, очень высокий ростом и чрезвычайно полный; {брюхо его висело ниже колен}, а огромная шишка на лбу еще более его уродовала. Он был очень вспыльчив, не понимал русского языка; уверяли, что он по-русски знает только два слова: «сто палик», {что значило сто палок}, которые он назначал нижним чинам, когда был ими недоволен. Всеми делами по ведомству путей сообщения при нем заправляли: адъютант его инженер-полковник Девятнин{464}, дежурный штаб-офицер корпуса путей сообщения инженер-полковник Варенцов и директор Департамента путей сообщения действительный статский советник Борейша

{465}. Первый имел общее влияние, второй на личный состав, а последний, умерший <очень> недавно в крайней бедности, на хозяйственную часть. У герцога каждый день дежурили, в теперешней швейцарской дома министра путей сообщения, один из его адъютантов, один из инженер-прапорщиков, умевших хорошо объясняться по-французски, и врач. Обыкновенно все распускались после обеда. В первое мое дежурство дежурным адъютантом был граф Комаровский{466}

. Когда начали подавать кушанья за обедом, Комаровский, только посмотрев на них, их отсылал. На втором блюде я заметил ему, что если он не хочет есть, то может не есть, а я очень хочу. Он отвечал, что он знаком с подаваемыми кушаньями <и что> они так дурны, что он не советует мне их даже отведывать. Таким образом, я вышел из-за стола голодный. Вообще стол для дежурных у герцога был всегда дурен, хотя он сам ел много и, говорят, хорошо. Причиной этому был, конечно, более беспорядок, чем скупость.

Кстати, теперь же расскажу мои дальнейшие сношения с генералом Жомини. Брат моей жены Валерий Левашов{467} женился на родной его внучке

{468}, дочери его дочери Зиновьевой. <Молодые> Левашовы в 1858 г., когда я ехал за границу, просили меня заехать в Париж к их престарелому деду; я очень рад был увидеть еще раз эту знаменитость. Я понравился генералу Жомини; он меня несколько раз звал обедать запросто. Я нашел бодрого старика, только очень глухого. Он о многом говорил со мной, но в особенности его занимала последняя война России с Францией. Он был швейцарец, очень не любил французов и, состоя на русской службе генерал-адъютантом Государя, счел, несмотря на глубокую старость, своей обязанностью в начале войны 1853 г. приехать в Петербург и представить свой план кампании, в котором он, по его словам, предсказывал высадку неприятеля в Крым. Ему сказано было, что его план будет рассмотрен и Государь его позовет. Проходили недели, его не звали; он понял, что его планом кампании никто не занимается, просил аудиенции, которую постоянно откладывали, и наконец он, ссылаясь на свою старость и болезненное положение, не позволяющее ему далее оставаться в петербургском климате, просил дозволения уехать. Это дозволение ему было немедля дано, и он уехал в Брюссель, откуда переехал в Париж по заключении мира. После 1858 г. в каждый мой приезд в Париж, до самой смерти Жомини, я постоянно бывал у него; он видимо ослабевал. Но еще в 1860 г. он мне дал довольно длинное открытое рекомендательное письмо к бельгийскому военному министру барону Шазелю{469}

, которое он все написал при мне очень скоро, не зачеркнув ни одного слова и почерком, который сделал бы честь лучшему каллиграфу.

Вечером 7 мая 1831 г. я с одним из моих товарищей выехал из Петербурга в Москву на перекладной; так называлась простая телега, которую меняли вместе с лошадьми на каждой почтовой станции, для чего приходилось перекладывать все вещи едущих. Шоссе между столицами на многих протяжениях еще не было окончено; проезд по этим протяжениям был весьма неудобный. Зато проезд по отделанному шоссе был превосходен. В ночь с 8 на 9 мая мы проезжали по шоссе, проведенному по Валдайским горам. Тогда каждый почтовый перегон между станциями был около 30 верст, только в Валдайских горах перегоны были гораздо короче, и даже был перегон в 16 верст. Ямщики, на обязанности которых лежала перевозка почт и пассажиров за определенные прогонные деньги, не имели права возить пассажиров более одной станции, чтобы не отнимать работу у своих соседей. Наш ямщик, пользуясь ночным временем и тем, что я с моим товарищем заснули, проскакал мимо трех почтовых станций, сделав таким образом более 90 верст без остановки и по 12 верст в час. По тогдашней дешевизне овса и сена подобная езда в легких экипажах и по шоссе была выгодна для ямщиков, несмотря на незначительность прогонных денег, которые и в настоящее время (1872 г.), будучи несколько повышены против прежнего, составляют только по 3 коп. на версту и на лошадь.