Отправив сестру с ее детьми на почтовых лошадях, я поехал с женою по железной дороге до Готы, где она оканчивалась и где мы должны были дождаться приезда сестры, которая опоздала несколькими часами по следующей причине. По приезде ее в Потсдам почтовый смотритель требовал от нее уплаты узаконенных денег на водку почтальону. Старшая дочь ее, Валентина, 10 лет, объяснила, что в Берлине уплачено все что следовало, в том числе и узаконенные деньги на водку почтальону и что сверх того несколько зильбергрошей даны последнему. Но почтовый смотритель ничего не хотел слышать, объясняя, что по его расчету, который он действительно неоднократно делал на бумаге, деньги на водку почтальонам в Берлине уплачены не были. Валентина убеждала его тем, что они проехали промежуточную станцию между Берлином и Потсдамом, где с них этих денег не требовали, но ничего не помогало: им не давали лошадей. Между тем наступила ночь, и сестра объявила, что с наступлением утра она будет жаловаться потсдамским властям. Но утром почтовый смотритель, не требуя более вторичной уплаты тринкгельда, дал сестре лошадей. {Как объяснить эту проделку почтового смотрителя; хотел ли он в другой раз получить деньги уже уплаченные или действительно, не умея считать, находил, что тринкгельд не был еще уплачен? В первом случае это не делает чести его честности, а во втором его арифметическим способностям.}
На Веймарской станции железной дороги кто-то мне указал на виднеющуюся вдали крышу дома, в котором жил Шиллер{214}
. В то время железные дороги были новость и, конечно, еще странно было видеть проезжающих через Веймар и не заходящих смотреть на дома, в которых жили Шиллер и Гете{215}. После того я несколько раз проезжал через Веймар, и никто уже не помнил, что туда нарочно ездили и ходили пешком, чтобы видеть означенные дома. Кто-то очень справедливо заметил, что с распространением сети железных дорог в Европе она сделается для путешествующих terra incognita, так как им будут известны только большие центры, [Из Готы во Франкфурт-на-Майне мы поехали в двух каретах. Подъехав в Франкфурте к Hôtel de Russie{216}
, мы оглушены были звоном в большой колокол гостиницы, на который выбежали хозяин гостиницы, человек очень богатый, и несколько кельнеров. Нам дали помещение в нижнем этаже и кормили порядочно; последнее я считал следствием того, что Франкфурт входил в состав Вестфальского королевства при Наполеоне I и что водворившуюся {тогда} в нем французскую кухню немцы не могли выгнать. Во Франкфурте нас встретила хорошая погода; в нем не было берлинской военщины и улицы, за исключением жидовского квартала, были чище; вообще город нам понравился. Мы сделали в нем большой запас белья в магазине еврея Доктора, который показался нам и приличнее, и обходительнее берлинских торговцев из немцев и евреев. Впоследствии мы были постоянно знакомы с хозяином этого магазина, который первый во Франкфурте имел вывеску с русской надписью «Рубашки» и т. п. Одно обстоятельство оставило в нас неприятное впечатление о Франкфурте; когда мы ехали в очень красивой коляске, нанятой у содержателя гостиницы, уличные мальчишки бросали в нас засохшею грязью и даже маленькими камушками; {хотя мы не подавали ни малейшего повода к этим неприязненным действиям}. Мои дамы говорили, что, верно, тем Франкфурт и вольный город, что в нем вольно мальчишкам обижать проезжающих.Из Франкфурта сестра с дочерьми и нашей девушкой Аграфеной по ехали в Киссинген, а я с женой, с Е. Е. Радзевской и со слугой сест ры Иваном в Гомбург, {где, пробыв недолго в гостинице, заняли нижний этаж небольшого дома с садиком}. Гомбург был тогда очень незначительным городком{217}
; при водах был всего один доктор Трап{218}. Из всех жителей и посетителей Гомбурга только он и ландграф Гессен-Гомбургский{219} имели экипажи. Ландграф{220} выезжал очень редко, так что Трап один разъезжал по городу, сидя весьма важно на высокой подушке, положенной на сиденье коляски. Медицинские познания его показались мне весьма ограниченными; на все, что мы ему говорили о наших недугах, он отвечал одно:– Пейте воду, конечно, минеральную.