Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Е. Е. Радзевской пришлось в Гомбурге разочароваться еще во многом, а именно в ее понятиях об обращении хозяев с их наемниками, о чистоте семейной жизни немцев, об их уме и честности. В доказательство того, что были причины к разочарованию, расскажу только по одному примеру, по каждой из приведенных категорий.

Хозяйка нашего дома была итальянка, вдова гомбургского уроженца; прислуга при доме и саде ограничивалась одним мужчиной, кухаркой и девушкой. Хозяйка требовала от них столько работы, что мы решительно не понимали, когда эти люди спят; она постоянно ворчала и не только бранила их самыми грубыми выражениями, но кухарку и девушку била и первую даже кусала со злости. Между тем и кухарка, и девушка были очень услужливы; {первая очень здоровая женщина, а последняя недурна собою}. Когда мы их спрашивали, зачем они остаются у такой сварливой женщины, они отвечали, что им некуда деваться, что все хозяйки не лучше той, у которой они служат, и что им нечего будет есть в то время, пока они не найдут нового места. Это не мешало нашей служанке ходить на бал курзала{227}, где она, по своему хорошенькому личику и манерам, несмотря на простоту ее одежды, была заметнее многих других, так как вообще бывшие на водах немки отличались безобразием и безвкусием в одежде и обуви на их огромного размера ногах. В числе этих немок была одна принцесса владетельного дома Рейсс{228}

, которая ездила на балы курзала в каком-то дурно сшитом и чрезвычайно коротком платье, а ноги ее и обувь были до чрезвычайности безобразны; бедный головной ее убор, помнится, чуть ли не из фольги, был также безобразен. {Когда по приезде сестры моей в Гомбург я ей показывал эту принцессу, она мне сказала, что в Киссинге была невеста Великого Князя Константина НИколаевича, что она очень хороша собою, но была так же бедно и без вкуса одета и как-то неловко ходила, но что по приезде в Киссинген Великой Княгини Марии Александровны (впоследствии Императрицы) и Виртембергской королевы Ольги Николаевны костюм невесты совершенно изменился, а походка ее начала улучшаться. Кто мог бы в этой принцессе предугадать Великую Княгиню Александру Иосифовну; что могло быть впоследствии величавее ее походки, не говоря уже о богатейших и всегда со вкусом сшитых нарядах.}

Доктор Трап приезжал к нам каждый день и, обращая большое внимание на здоровье жены моей, не обращал почти никакого, несмотря на усиленные наши просьбы, на здоровье Е. Е. Радзевской. В одно из посещений Трапа мы увидали, что какая-то бедная женщина упала без чувств у ворот нашего дома; мы просили его поспешить подать ей помощь; он обещался, немедля вышел, но прошел мимо женщины, не посмотрев на нее, и уехал. Помощь этой женщине {вследствие такого поступка Трапа} была подана Радзевской. Бессердечная натура немцев выказывалась и в обращении с животными; нас поразила перевозка разных тяжестей собаками, которых, когда они ложились от усталости, {их хозяева} жестоко били; {последние садились в тележки, запряженные собаками, и принуждали их везти себя}. Жена моя, видя эти сцены из окна, не могла удержаться, чтобы не бранить этих жестокосердых хозяев немецкими выражениями, которые ее выучил московский доктор Ф. А. Гильдебрандт {(о нем я упоминал во II главе «моих воспоминаний»)}.

Вскоре по приезде нашем в Гомбург, когда мы жили еще в гостинице, мне сказали, что в мое отсутствие заходил M. С. [Матвей Степанович] Волков, бывший профессор Института инженеров путей сообщения, {о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний»}. Он отыскивал в гостинице своего свояка генерал-адъютанта барона Ливена{229}

, который вскоре приехал в Гомбург, где я с ним познакомился через Волкова. Русских посетителей в Гомбурге было тогда немного: семейство князя A. М. [Александра Михайловича] Горчакова{230} (впоследствии государственного канцлера), я с женой, барон Ливен, Волков и генерал-адъютант Гринвальд. По окончании курса вод в Гомбурге Ливен хотел возвратиться в Россию, но так как его здоровье было еще плохо, то его уговорили остаться на зиму во Франкфурте, а чтобы он не скучал о русском чае, мы оставили ему самовар, который привезли из России. Если бы Ливен тогда не остался зимовать во Франкфурте, то, конечно, не мог бы прожить так долго.