Все они, вместе и порознь, как и Юра Рыбин, и Лева Сизов, бывали вечерами у меня в палатке, когда не было аврала с очередным отчетом. Леня Турчин оказался несколько в стороне, впрочем, мы сохраняли дружеские отношения и виделись. Повторю, жизненный стиль принципиально изменился, но я воспринимал происходящее как паузу, как отдых перед продолжением настоящей службы.
Разговоры про «ницшеанца, эстета», разумеется, были ироничны в значительной степени. Но — не совсем. Строевая должность для «ницшеанца» оказалась бы куда органичнее.
Чигвинцев, у которого осенью должен был во взводе остаться один сержант — огромный флегматичный украинец по фамилии Дрозд, был не прочь заполучить меня командиром первого отделения и, соответственно, помкомвзвода. Но говорить об этом было еще рано.
Да, еще такое дело. Батальонный комсорг питает надежды принимать меня через некоторое время в кандидаты партии. По-моему, надежды неосновательные. Я думаю, вы с этим согласны. Не для меня. Нет.
Так-то. Скоро зима. Познакомимся с забайкальской зимой. Она, говорят, нешуточная. Поглядим».
Вот опять — этот небрежный переход от консервированных ананасов к Ирвингу и соображениям об источнике «Золотого петушка»...
И порадовал меня сегодня пассаж относительно партии. Стало быть, уже тогда я понимал, что от этой организации надо держаться подальше.
В этом же письме есть одна существенная вещь, о которой я уже писал домой, — возможность сдать через два года службы экзамены на младшего лейтенанта запаса. Для этого нужно было иметь среднее образование. И я серьезно рассчитывал на этот способ сократить свое служение Отечеству.
«Те 16 человек, 53-го года призыва, что сдавали недавно на офицера запаса, собираются домой, за исключением трех, проваливших: 2 — историю партии, 1
Я не сомневался, что сдам эти экзамены с легкостью и отправлюсь домой. Этот мотив теперь постоянно появлялся в моих довольно редких посланиях.