Моя армия. В поисках утраченной судьбы

   23.III.1956. «Мама, ты просишь, чтобы я об Алзамае написал. Пожалуйста. Небольшая станция с крохотным вокзальчиком, на несколько километров вокруг, вернее в три стороны, поселок, сравнительно со станцией порядочный. Два клуба, они же кинотеатры. Штук шесть продовольственных магазинов, в которых, окромя водки, консервов и дешевых пряников, редко что найдешь. Вообще со снабжением гражданского населения здесь плохо. Я недавно ехал с одним шофером, так старик мне чуть шинель не проплакал — ни масла, ни сахару, говорит, нет, ни сладкого детям.

А в колхозах вокруг прекрасно живут. Четверо наших ребят ездили для колхоза лес валить электропилами—кормили их, как на убой. Говорят, богатый колхоз. А следующий еще богаче. <...> Алзамай почти весь одноэтажный, только несколько правительственных каменных зданий в два этажа. Скверный городишко. Ленинград лучше».

Местоположение нашего батальона я тоже описал почему- то не совсем точно. Метрах в двухстах, за довольно глубоким, но вполне проходимым оврагом, располагались небольшой клуб и контора леспромхоза.

И клуб, и леспромхоз играли в нашей — и в моей в частности, — жизни весьма заметную роль. Странно, что я о них забыл.

Но главной моей ошибкой была фраза о небезопасности предстоящей работы, фраза эта чрезвычайно встревожила мою семью и особенно бабушку. И, как увидим, мне пришлось умалчивать о некоторых сторонах моей жизни и всячески семейство успокаивать.

  14.I.1956. «Устроился я на новом месте недурно. Не так уж, правда, комфортабельно, но я уже настолько отвык от минимальных удобств, что довольствуюсь крайне малым. Здоров отменно. Желаю и вам быть столь же здоровыми, и все будет прекрасно. Много гуляю.

Участок, на котором работают наши люди, за 6 км от землянок, в которых мы обитаем. Я хожу туда через день. Иногда по дороге, иногда напрямик через лес. Роскошные прогулки. Лес густой, много бурелома, на высоких местах встречаются целые полосы наваленных ветром деревьев, и внушительных притом. Масса снега. Морозы эти дни небольшие. Вообще сколько говорят о сибирских морозах. А ведь ерунда. Морозы здесь очень легко переносятся. Единственная теплая вещь, которую я ношу (кроме шапки и валенок),—это легкая телогрейка. И тепло. В Забайкалье морозы жестче. Приучили».

Служба моя в это время существенно изменилась. И дело, естественно, было не в ефрейторском звании—лычку я так и не пришил на погон, считая это недостойным ницшеанца, — а в том, что работа нормировщика, в отличие от времени, когда мы строили свой городок, была, собственно, не нужна.

Для того чтобы это было понятно, надо объяснить, чем мы там, в тайге, занимались.

Мы валили лес. И какой лес! Огромные кедры, сосны, лиственницы — вековые деревья. На вооружении у нас были

электропилы. На участок трактор притаскивал походные армейские электростанции, и электропилы подсоединялись к ним длинными кабелями.