Моя Европа

Осмотр выставки занял около двух с половиной часов. Мне никогда не доводилось видеть такого разнообразия еды. Бенешу пришлось перепробовать всё. Он отнёсся к этой нелёгкой обязанности с юмором, но совершенно отказался от алкоголя, представленного широким ассортиментом чешского пива, разными сортами вин и бренди. Ян немедленно отреагировал: «Президент совершенно не пьёт. А наш старый друг Локкарт не откажется!». Мне пришлось подчиниться, хотя к тому времени я уже успел наесться шоколадом, ветчиной, сыром, сосисками, пирожными, выпил бутылку пива и стакан молока, не говоря уже о полднике, когда мне пришлось поглотить тарелку супа.

Я шёл в самом конце длинной цепи сопровождающих Бенеша лиц, рядом со мной оказался высокопоставленный чиновник высокого роста и объёмной комплекции. В нестерпимой духоте он сильно потел и выглядел просто ужасно. «Я уже три ночи не сплю, - пожаловался он, - а ведь это может плохо отразиться на сердце». Зная по личному опыту, что такое бессонница, я искренне посочувствовал ему. Тогда он наклонился ко мне и зашептал с жаром: «Пан Локкарт ещё любил цыганские песни и вино. Я три ночи подряд слушал русских цыган». Несомненно, цыгане по-прежнему оставались в моде, даже если теперь это были советские цыгане.

Меня спасла мадам Бенеш, пригласившая на экспозицию, демонстрировавшую, что UNRRA (United Nation Relief and Rehabilitation Administration - организация по оказанию помощи (еврейским) репатриантам и беженцам) сделала для Чехословакии, и что, в свою очередь, Чехословакия стала производить из предоставленного материала. Мадам Бенеш переполняли чувства благодарности. Без этой помощи, поделилась она со мной, Чехословакия незамедлительно попала бы под влияние коммунистов, и её муж сейчас не был бы Президентом.

Тем временем, Ян, который не касался ни еды и ни вина, вовсю веселил народ. У Словацкого павильона возвышалась высокая пирамида из красного сладкого перца. Ян купил пакет это перца и, повысив голос, чтобы его хорошо слышали, произнёс: «Копеки, Копеки, сюда, сюда! Твой любимый красный цвет!». Ян Копеки (Jan Kopecky) тогда был – и до сих пор является – коммунистическим Министром Информации, и по этой причине не пользовался популярностью. Он засеменил, как испуганный школьник, и Ян с напыщенной серьёзностью протянул ему этот пакет. Лицо Копеки стало пунцовым, но он достойно принял «подарок». Толпа прыснула со смеху, и я слышал, как кто-то заметил: «Наш Ян сегодня в ударе!».

Он приступил ко второму действию в павильоне, где демонстрировалась модель детских яслей. Здесь имелось множество безопасных приспособлений и привлекательных игрушек для развлечения малышей. Мы столпились в огромном павильоне, и Ян, взяв на руки маленькую девочку, присел на краешек детского стульчика. Засверкали вспышки фотокамер. Дети развеселились и захлопали в ладоши. Затем Ян поднялся, поцеловал малышку и протянул её маме.

Если это и было шутовством, то чехам оно понравилось. Яну одному удалось превратить сухой официальный визит в интересное развлечение и поднять настроение народа. На обратном пути нашим машинам пришлось пробираться сквозь ликующую толпу народа. Яну и мне оставалось совсем немного времени, чтобы переодеться и опять вернуться в Замок на торжественный обед с Президентом и мадам Бенеш.

Обед оказался для Бенеша удобным поводом блеснуть предо мной своей эрудицией. Мы как будто перенеслись в Aston Abbots, его дом в Букингемшире во время войны (Бенеш жил в Англии). Я всегда умел внимательно слушать собеседника, тем более что, буквально объевшись на Выставке, я не мог смотреть на еду. Во время трапезы Бенеш говорил медленно, не так как раньше, и казался уставшим. Но когда обед окончился, он снова стал самим собой и почти на протяжении двух часов рассуждал о политике. Приведу его мысли вкратце.