А кто из вас может поднять наполненный едой холодильник «Мир» и спокойно держать его полчаса, слегка выгнув могучую спину, пока бестолковый хозяин холодильника мечется по кухне в поисках нового подходящего места?
Пробовал ли кто-нибудь из вас лечебно проголодать тридцать дней и при этом остаться живым?
А кто из вас может восемь часов подряд строгать доски и при этом без перерыва читать наизусть стихи современных поэтов?
«Слава, слава, слава героям! Но им уже довольно воздали дани…»
Поговорим теперь о том, с чего мы начали.
Итак, в сырой ноябрьский вечер мы с Алешей и Умкой вышли на восьмую линию Васильевского острова и направились к Неве. Умка, только что получивший за экстерьер золотую медаль, шагал спокойно и величаво, иногда неторопливо сваливая свою медвежью голову к встречным собакам, а те шарахались в сторону, наполняя могучую грудь Алеши гордостью и сознанием собственного достоинства.
Мы подошли к Неве и спустились по гранитному спуску до самой воды. Нева чернела широкой бархатной лентой, с золотыми пульсирующими проблесками, отражая дальние фонари. Где-то недалеко от нас у гранитного парапета расположилась веселая компания с гитарой. Кто-то играл, кто-то пел, иногда пение прерывалось взрывами общего смеха.
— Сейчас я покажу вам самое главное, — торжественно объявил Алеша, — посмотрите, как он плавает.
— Ты разве не отстегнешь поводок?
— Нет, поводок длинный. А если его отпустить, он уплывет так далеко, что мне придется за ним самому плыть, — сказал Алеша и скомандовал: — Вперед!
Умка оттолкнулся всеми четырьмя лапами и прыгнул с плюхом в воду. Поводок резко натянулся, и Алеша с таким же плюхом оказался в Неве…
В кожаной куртке, брюках и сапогах, он совершил круг вокруг черной Умкиной головы и подгреб к ступеням набережной.
— Хватайся! — закричал я, согнувшись крючком и протягивая руку.
— Нет уж, лучше я сам, — мужественно (и разумно) пробулькал Алеша и ухватился за мокрую, обросшую зелеными водорослями ступень, но рука соскользнула.
Не выпуская поводка, он повторил то же движение, но зацепиться не удавалось, вся нижняя ступень предательски поблескивала скользкой зеленью. Умка весело плавал рядом и поглядывал на Алешу — эта игра видно была ему по душе. Что делать?
Я бросился к поющим.
— Ребята! Помогите! У меня друг тонет!
Парни жутко обрадовались и с криками «Полундра! Человек за бортом!» побежали вниз, девчонки с радостными воплями «Человек тонет! Человек тонет!» помчались за ними в предвкушении интересного зрелища.
— Э, да тут их двое! — с изумлением воскликнул высокий в кепочке, — а ну, становись в цепочку!
Парни мгновенно образовали цепь. Высокий в кепочке низко нагнулся, подал Алеше руку, тот уцепился — дружный рывок! и Алеша оказался на невском берегу, твердо сжимая в кулаке проклятый поводок.
Совместными усилиями, под аплодисменты девчонок, был вытащен и Умка, который тут же энергично отряхнулся, щедро забрызгав своих спасателей, сменивших аплодисменты на визг и хохот.
— А что, твой друг плавать не учен? — спросил один из парней.
— Ты что? — обиделся я. — Он мастер спорта по плаванию!
Это мое заявление вызвало новый приступ хохота у всей компании. Немного передохнув и набрав в рот воздуха, другой парень спросил:
— А собачка какой породы?
— Это ньюфаундленд, — гордо сообщил я, — или водолаз. Специальная собака для спасения на водах.
Ребята (все они были слегка поддатые) просто повалились друг на друга от хохота, потом подхватили подруг и потопали наверх, бросив нам напоследок:
— Ну, водолазы! С вами не соскучишься!
На другой день я позвонил Алеше и спросил, как он после ноябрьской ванны.
— Я отлично, а Умка заболел.
— Что такое?
— Чихает, кашляет, не ест, нос сухой, температура высокая. Мы с мамой всю ночь не спали, компрессы ставили, под тремя одеялами держим…
— Ну, водолазы! — сказал я. — С вами не соскучишься!
Эфиопочка
Прилетев в Израиль, мы поселились в одноэтажном чистеньком коттедже с белыми стенами, красной черепичной крышей и двумя великолепными темно-зелеными кипарисами. К своему удивлению, мы оказались соседями многодетной эфиопской семьи. На мой вопрос, какое отношение негры имеют к евреям, Таня четко и подробно ответила мне, что, во-первых, эфиопы не негры, а европеоиды, а во-вторых, это племя приняло иудаизм еще во времена царя Соломона и сохранило еврейские традиции до нынешних дней. Поэтому в израильском понимании они гораздо больше евреи, чем российские иммигранты, утратившие язык и религию.
Из ее разъяснений я усвоил поразившую меня истину: «настоящий еврей тот, кто подчиняется законам Торы, а не тот, кто записан в пятом пункте советского паспорта».
Чудеса!
Значит там, в России, я был евреем, со всеми вытекающими оттуда последствиями, а здесь, будучи атеистом-интернационалистом, я стал «русским». Хотел я этого или не хотел.