Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Вот так обстоит дело, хотя нам, наивным и невинным северянам, это кажется грустным. Историография в своих оценках не использует моральные критерии, а только прохладно констатирует результат, объясняет причины событий, а также – насколько достигнутая цель оправдывала применявшиеся средства. Историография проходит молча, пожимая плечами, мимо аморальных деяний. Иногда она даже может признать тёмные дела приемлемыми, с точки зрения «государственных интересов», зачастую мнимых, той или иной страны, с точки зрения «общего исторического развития» или в силу «более крупного исторического контекста». Ход истории следует оценивать по используемым и признанным в это же время критериям. До сих пор всё ещё, несмотря на попытки улучшить международную мораль, применяются те же критерии, которые Макиавелли ввёл в практику 400 лет назад.

Следует также помнить, какой была общеполитическая ситуация в Европе после Московского мира весной и летом 1940 года. В апреле Германия оккупировала Данию и Норвегию, в мае – Голландию и Бельгию. В июне была повержена Франция. Таким образом, ситуация резко изменилась с тех пор, как Германия и Советский Союз заключали договор в августе 1939 года и когда они делили Польшу в сентябре 1939 года. «Советский Союз не в восторге от этих больших побед Германии», – так полагали в дипломатических кругах того времени в Москве. Понятно, что огромная сила Германии, которой Советский Союз опасался в течение многих лет, заставляла Кремль задуматься о различных вариантах на будущее. «Сейчас у нас с Германией хорошие отношения, но всё в этом мире меняется», – сказал мне Сталин на переговорах осенью 1939 года. Заставили ли военные события в Западной Европе и мощное продвижение Германии на европейском континенте Советский Союз повысить свою внешнеполитическую активность? Вполне возможно. Или же они повлияли только на выбор времени для действий? Но это факт, что весной и летом Советский Союз предпринял энергичные внешнеполитические действия на северо-западном и юго-западном направлениях.

Из моей беседы с Молотовым 22 августа 1940 года, о которой я рассказывал выше, стало ясно, что Кремль сохраняет глубокое недоверие в отношении нас: правительство Финляндии ведёт двойную игру; ни один финн не может смириться с Московским миром; Финляндия укрепляет свои новые границы против Советского Союза; в военных кругах Финляндии разжигают вражду к Советскому Союзу; финны надеются использовать начавшуюся большую войну в своих интересах. В общем, финны вынашивают планы мести и готовятся к действиям. В этом был смысл слов Молотова. Деятельность «Общества дружбы» использовалась как противовес для планов мести и распространения влияния Германии в Финляндии.

Молотов в ходе переговоров о мире в марте 1940 года и неоднократно после них заверял меня, что на основе Московского мира все спорные вопросы между Финляндией и Советским Союзом разрешены. Была ли это искренняя речь? Этот вопрос я постоянно задавал себе. Советское правительство торжественно заверяло, что договоры, заключённые с Эстонией, Латвией и Литвой осенью 1939 года, ни в малейшей степени не затрагивают и не ставят под угрозу ни независимость, ни внутренние условия жизни этих государств. Тем не менее с Балтийскими государствами вышло так, как вышло. Кремль сформировал антифинляндское теневое правительство Куусинена, а также, напав на Финляндию, в своём ответе Лиге Наций утверждал, что никакой войны Советской России с Финляндией нет! Во внешнеполитическом выступлении на заседании Верховного Совета 29 марта 1940 года Молотов заявил, что «Советский Союз никогда не ставил вопроса о возвращении Бессарабии военным путём». Но уже в следующем июне советское правительство в ультиматуме правительству Румынии предложило добровольно передать Бессарабию и Северную Буковину и «тем самым сделать возможным мирное решение конфликта между Советским Союзом и Румынией». Гафенку рассказывает, что на карте, переданной румынскому посланнику, Молотов красным карандашом провёл линию, которая в дополнение к перечисленным в ноте районам отрезала северный угол Молдавии. В связи с протестами Гафенку Молотов не отрицал, что, возможно, произошла ошибка, но добавил, что вопрос уже решён. Так что ничего поделать нельзя (mt. s. 227–228)11.