Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, революционера

Но тут же, не успел я дочитать последнюю строку, надежда моя рухнула. Милюков с какой-то мальчишеской прыткостью выхватил у меня листки телеграммы, и, заявив собранию: «Я сейчас напишу ответ!» – он удалился в соседнюю комнату племянника Иосифа Владимировича[122] – Ромы, и через полчаса, самое большее, этот ответ, полный самой легкомысленной фразеологии, был готов и прочитан перед супом, к великому удовольствию большинства. И мне сразу стало ясно, что таков и будет окончательный ответ зарвавшейся и обреченной России. Потому мы и обречены, что все части общества, интеллигенция и правительство связаны и спутаны нелепой «национальной гордостью», что все одинаково виноваты, одинаково ослеплены, одинаково изолгались, одинаково не способны считаться с фактической стороной положения, с реальными условиями. Христолюбивая Россия забыла о Христе, запуталась в суетности каких-то «национальных обид».

После обеда вокруг меня завязался спор, дошедший и до нескольких яростных выпадов. Со мной заодно оставались лишь Сара Семеновна Полоцко-Енцова⁴¹, Анна Исааковна Гессен, разумеется, моя жена, А.И. Каминька

⁴² и еще один маститый адвокат – чуть ли не Парламент (я не расслышал фамилии). Против меня особенно резко выступали Каратыгин⁴³ и один из сыновей Иосифа Владимировича. Последний пытался мне объяснить, что я-де не понимаю «трагизма истории». Милый человек, как бы тебе на собственной шкуре не отведать этого трагизма! Ты теперь так храбришься, потому что думаешь, будто ты спрятался за семью стенами, а ведь «трагедия» может вдруг придвинуться вплотную. Вот когда придвинется, я-то, вероятно, останусь тем же, кто я есть теперь, т. е. до смерти опечаленным человеческой глупостью, но в то же время не перестану всей душой уповать на «мудрость Божью», а вот, пожалуй, ты и оробеешь, взмолишься о пощаде, а ее ты не получишь ни от нынешних врагов, ни от друзей… А в общем, берет ужас от того, что никто не понимает, что мы на вулкане, который нет-нет да и начнет извергать смерть и погибель!

<14 декабря (1 декабря) – 27 декабря (14 декабря)>

28 декабря (15 декабря). Четверг. Вместо какого-либо шага к миру приказ Государя по войскам с пометкой «Царьград». На кого это может теперь действовать? Кто это ему советует? И как «нетактично» теперь, на третий год несчастной войны, при уже полном истощении всенародно раскрыть ее настоящую подоплеку. Ох, доиграются до катастрофы, ох, допляшутся! Любопытно было бы знать, какая на сей раз (поистине темная) действовала сила. Едва ли Распутин. Ведь он, говорят, всецело за мир; за это его даже обвиняют в измене, в подкупе! Неужели наш милый Палеолог? В редакции Гессен, с лукавой улыбкой и «секретно» подмигивая, молвил на мое сетование: «Нет! Это скоро кончится!» <…>

<29 декабря (16 декабря)>

30 декабря (17 декабря). Суббота. Сильное ночью желудочное недомогание и, как следствие этого, Акицыно недовольство – я ей-де не даю спать. Меня такое неучастие так разогорчило, что я даже покинул нашу спальню и до рассвета просидел в кабинете, где люто холодно. Совсем промерз. Все это, вместе взятое, довело меня до какого-то исступления, и я в бешенстве разорвал несколько своих летних этюдов и смахнул на пол ряд фарфоровых и глиняных народных игрушек, что стояли на полке камина. Чуть не сделался удар! Насилу затем пришел в себя, погулял около часу в совершенно холодной нашей бывшей спальне! Зато потом произошло (по обыкновению) самое нежное примирение. Письмо от Щусева

⁴⁴ из Москвы, но я его не сразу вскрыл, а отложил до момента, когда буду спокойнее. Наверное, опять какая-нибудь новая путаница и хитрение.

Явившаяся к обеду Надюшка⁴⁵ принесла известие, что на улицах продают листки «Смерть Распутина»!!! Гессен по телефону подтвердил и уточнил, что убийство произошло в доме Юсуповых. Мы с Акицей потрясены! Неужели сам Фелька? Самое убийство мне представляется величайшей нелепостью. Точно этим можно поправить дело. <…>

<31 декабря (18 декабря)>

1917

1 января (19 декабря). Понедельник. Панихида по брату Коле⁴⁶ (прошел целый год!) в Академической церкви. <…> На панихиде больше разговоров о гибели Распутина, нежели внимания к службе. У брата Миши⁴⁷ своя версия, слышанная им от дворника дома князей Касаткиных, отстоящего от Юсуповского дворца в незначительном расстоянии <…>. Этот дворник видел труп Распутина лежащим на пороге той маленькой двери, которая ведет из личных (новых) апартаментов молодого Феликса в открытый на Мойку двор.

В 4 ч., как и следовало ожидать, Палеолог – весь какой-то зараженный сенсационными сведениями об убийстве Распутина. Длинный рассказ.