Моя судьба. История Любви

— Не желаю я, чтобы вы походили на детей последних бедняков, которым дарят носильные вещи дамы-благотворительницы!

Она выходила из положения, прибегая к услугам магазинов «Нувель Галери» и «Шоссюр Андре», где хорошо знали, что она многодетная мать. Там ей продавали уцененные товары, а иногда делали скидку. И выглядели мы совсем неплохо в одинаковых детских пальто и одинаковых сапожках одного и того же цвета. Обычно мы ходили гуськом, держась за руки, чтобы никто не потерялся, и часто слышали, как говорят нам вслед:

— Какие они миленькие, эти приютские дети…

— Да они вовсе не из приюта, это — семейка Матье!

Родители гордились, что мы всегда опрятно одеты, а папа гордился еще и тем, что он — отец десяти детей.

Лишь одно платье переходило из года в год от одной сестры к другой: платье для первого причастия. Понятно, что первой — на правах старшей — обновила его я. Мама приобрела его в кредит в «Нувель Галери». Это церемониальное платье казалось мне прекрасным. Само слово «церемониальное» приводило меня в восторг! Я изучала катехизис с таким же увлечением, как и историю Франции. Голова у меня была уже полна именами королей и святых: Людовик Святой совершал паломничество к горе Сент-Бом, где будто бы нашла себе прибежище Мария Магдалина; святая Марта одолела Тараска на берегу нашей Роны, здесь совсем рядом; этот чудовищный Тараск, «полудракон с рогами и огромным рыбьим хвостом», по словам бабули, был «куда больше быка». Наши края кишмя кишели святыми. Некогда они сидели чуть ли не на каждом камне, отдыхали под деревьями, там и сям обнаруживали их мощи.

— Когда вырастешь, — говорила мне бабушка, — отправишься в Карпантра и увидишь там удила лошади императора Константина, в них вкраплен гвоздь из креста Иисуса. Мать этого императора, святая Елена, посетила Палестину, узрела священный крест, извлекла из него гвоздь и повелела вставить его в удила, дабы он оберегал ее сына.

Облачаясь в белоснежное платье и надевая на голову белый капюшон, я чувствовала себя так, будто попадаю в мир чудес, и ревностно готовилась к торжественному событию. Но однажды я совершила грех. Занятия в школе заканчивались в полдень, что позволяло нам присутствовать на получасовом уроке катехизиса, после чего мы отправлялись в столовую. Священник рассказывал нам интересные эпизоды из Священного писания. Особенно большое впечатление произвел на меня рассказ о том, как Иоанн Креститель совершал обряд крещения над Христом. Я отчетливо представляла себе, как именно это происходило: Иисус совершал омовение в Иордане. Значит, достаточно погрузиться в воду, чтобы очиститься от грехов? У священника возле церкви был небольшой сад, а к тому времени созрела клубника. Я никогда не могла спокойно проходить мимо грядок с клубникой. Едва завижу эти красные ягоды на зеленом стебельке, как у меня уже слюнки текут! Короче говоря, мы вволю наелись этой клубники. Впали в смертный грех чревоугодия. Совсем забыли о катехизисе. Но я с глубокой уверенностью сказала своим сестрам:

— Теперь надо окунуться в ручей, и грех нам простится.

— Ты думаешь?

— Сам священник об этом сказал. Вода смывает грехи.

И вот мы уже барахтаемся в ручье, усердно обрызгиваем друг друга. Домой мы вернулись мокрые, но это вряд ли чему помогло.

За трое суток до принятия причастия был день «отдохновения». С утра, прихватив с собой завтрак, мы отправлялись на природу, а в канун церемонии, вечером, устраивалась торжественная процессия. Нечто похожее бывало и в Вербное воскресенье, когда мы шагали, размахивая оливковыми ветвями, но теперь все выглядело гораздо более впечатляюще, потому что мы шествовали в темноте с зажженными восковыми свечами в руках.

А в день первого причастия так приятно было обходить в белоснежном платье дома близких и друзей, преподнося религиозные картинки. Взамен нам давали монету — милостыню для нищих. Такова была традиция. До сих пор я помню картинку, которая мне особенно нравилась. На ней был изображен белокурый ангелочек, похожий на нашего Реми, и начертаны слова святого Бернара: «Господи, все мое достояние — хрупкое тело и простая душа; и то и другое я вверяю тебе».

Первое причастие было не менее важное и торжественное событие, чем вступление в брак, — на церемонии присутствовала вся семья. В церкви все дружно пели, и красивый тенор отца выделялся из хора. В такие минуты все горести и невзгоды забывались.

Если бы меня спросили, какой день в моем детстве был самый светлый, я бы назвала именно этот. Даже прежние наши соседи приняли участие в празднестве. Госпожа Вержье принесла цыплят, господин Фоли — клубнику. А папа, словно священнодействуя, надел на мое запястье маленькие четки.

Я сними никогда не расставалась.

На следующий год, 10 мая, я помогала Матите облачаться в белоснежное платье. Наступила ее очередь. К этому дню мы все готовились с такой же радостью, с таким же усердием, с таким же волнением. В тот же день должны были крестить Жан-Пьера. Предстояло двойное торжество.