Моя тропа. Очерки о природе

Мы торопились к перевалу и, пообсуждав эту удивительную встречу, пошли дальше. Воробей тихо зачирикал и заскакал по веткам за нами. Ему не хотелось расставаться с людьми. Ведь около них он кормился и грелся всю свою короткую птичью жизнь, они были для него чем-то вроде крова, тепла и пищи. Он словно убеждал нас остаться и не ходить туда, где нет леса, где торчат только чёрные камни из-под снега. Он потихоньку чирикал и прыгал за нами взъерошенным комочком, и Аргут останавливался и поглядывал на него, словно силился понять, почему он здесь, этот воробей, среди кедровок, клестов и глухарей?

За день мы не смогли одолеть перевал и в сумерках скатились вниз, к лесу, где было топливо, и можно было скоротать длинную ночь.

Ветер бродил по горам и вымётывал искры из костра. Было холодно и неуютно под кедром, где мы укрылись от непогоды. Hо это было единственное более или менее спокойное место в гудящей горной тайге. Здесь были мы, люди. И нам было, в общем-то, неплохо. Мы всю ночь варили чай и говорили о разных делах, потому что спать было невозможно из-за сильного ветра и холода. И нам казалось, что вот-вот сквозь шум заснеженной тайги послышится знакомое чириканье, и из темноты выпорхнет к костру наш воробей и будет греться вместе с нами. Можно было бы даже накормить его толчёными сухарями.

Но он не мог к нам придти, этот странный воробей. В такую ночную пургу не летают по тайге даже совы.

Теты-коль

Мы ночевали, откопав в метровом снегу под широкими кедрами глубокую траншею. Уже в темноте мы валили кедровый сухостой и таскали стволы к стану. Здесь был край старой гари, и дров стояло много. Эти стволы были шершавыми от времени. Под рукавицами крошились лишайники и старая труха. К ночи мороз усилился очень ощутимо, но и в такой мороз можно спать в снегу, если хорошо сложен костёр, а стан не пробивает ветром. Но мы не успели до темноты перевалить через хребет и остановились на южном склоне.

Ночью от вершины Теты-коль, с юга, из Монголии пошёл ледяной ветер. Он дул очень сильно и не давал костру ровно гореть.

В снегу за костром вытаяла большая, до самых камней яма, и жалко было тепла, которое ушло, чтобы растопить такую массу снега. Нас было трое, и мы могли бы свободно уместиться в этой яме, но там были искры, дым и слишком сильный жар даже в этот лютый мороз.

И так всю ночь. С одной стороны жар, а с другой лёд. В эту ночь, как мы потом узнали, в долине на кордоне Чодро, было сорок два градуса мороза. У нас там, наверху, было, конечно, поменьше, но при таком ветрище – не меньше сорока, а то и побольше.

Солнце начало вставать прямо за вершиной Теты-коль. Нам ещё его не было видно, но оно, это холодное зимнее солнце, словно просвечивало сквозь стылую каменную громаду горы. И поэтому казалось, что вершина Теты-коль не из камня, а изо льда. Сначала я никак не мог понять, почему же она вся светится каким-то особенным внутренним сиянием, а потом оглянулся и посмотрел в западную сторону. Там, за нами и выше нас, на рассечённых гольцах и на скалах, сглаженных снеговыми надувами, лежали лучи солнца. Их отражение и освещало вершину Теты-коль. Лучи шли прямо над нами, шли в той невидимой вышине, которая кажется ещё выше, если не можешь её с чем-нибудь сравнить. А я ведь знал, что вершина Теты-коль поднялась больше чем на три тысячи метров. Теты-коль по-алтайски – семь озёр.

И на этой вершине, очень далеко от нас, в почти необозримой высоте сияла, словно маленькая свечка, геодезическая вышка, обледеневшая и вся в инее. Как-то осенью, во время великого переселения больших и малых зверей по тайге геодезисты видели около этой вышки одинокую белку. Она шла прямым, одной ей известным путём и попала на эту вершину. Геодезисты сказали мне, что лапки её были сбиты в кровь. Не знаю, правда это или нет – сам не видел такого ни разу. Знаю только, что лапки у белки, конечно же, мало приспособлены для долгого прыгания по острым и шершавым камням в россыпях и гольцах.

Когда мы скатились в долину, перегоняя друг друга на крутяках, и уже шли по кедрачам, я снова вспомнил про ту белку на вершине Теты-коль. Я увидел беличий след и вертикальную дырку в снегу. Около неё лежали две чешуйки от кедровой шишки. След повёл меня дальше и кончился возле большого кедра. Под ним было насорено чешуйками от шишки и скорлупой кедровых орехов. Это белка прокопала сквозь снег отвесный ход до земли, до шишки, достала её и ушла с ней на кедр.

Она учуяла шишку сквозь снег! Я смерил его толщину – девяносто восемь сантиметров. Почти метр! Вот это обоняние!

Покатились!

Когда зимой уходишь в горы не на один день, чего только не тянешь на своём горбу. Тяжести не меньше двух пудов. На сыпучем снегу в крутяках даже камусные лыжи сдают назад. Пока долезешь до намеченного места – бельё мокрое от пота, особенно на спине под рюкзаком.