Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

Все выглядело нелепо: мы втроем сидели в мрачной маленькой комнатушке, светский тридцатисемилетний франт, закинув ногу на ногу, курил сигарету, а напротив – его дочь, девятнадцатилетняя симпатичная молодая монахиня. Я хотел было извиниться и уйти, сказав, что подожду Ральфа в машине, но они и слышать не хотели об этом.

Девушка выглядела бодрой и оживленной, но я видел, что она уже принадлежит другому миру. Ее движения были нервными и резкими, особенно когда она рассказывала о своей работе школьной учительницы.

– С маленькими детьми очень трудно справиться, – сказала она, – но я привыкну.

Ральф курил, разговаривал с дочерью, и его глаза светились от гордости. Он был безбожником, но я видел, что ему нравился сам факт того, что его дочь – монахиня.

Во время той встречи я все время чувствовал тоску и отчужденность, которые витали над нами в воздухе. Мне было понятно, что девушка прошла через самые серьезные духовные испытания. Она была молода и красива, но лицо ее оставалось грустным и отрешенным. Она говорила, что знает, как нас принимают в Лондоне, и спросила о Жермен Тайльфер, пятой жене Ральфа. Тот ответил, что они расстались.

– Ну конечно, – с юмором сказала она, повернувшись ко мне, – я никогда не успевала следить за тем, как папа меняет жен.

Мы с Ральфом смущенно рассмеялись.

Он спросил, как долго она рассчитывает пробыть в Хакни. Подумав немного, девушка сказала, что ее могут отправить в Центральную Америку.

– Но они никогда не говорят, куда и когда.

– Вы можете написать отцу, как только доберетесь до места, – предположил я.

– Нам не разрешено общаться с кем бы то ни было, – немного поколебавшись, сказала она.

– И даже с родителями?

– Да, – она постаралась сказать это будничным голосом, а потом улыбнулась и посмотрела на отца.

Все молчали.

Во время прощания она взяла руку отца в свои и долго не отпускала, как будто интуиция подсказывала ей что-то. Мы возвращались назад, Ральф выглядел подавленным, хоть и старался скрыть свое настроение под дежурной маской беззаботности. Через две недели он застрелился в своей квартире в Нью-Йорке, его нашли в кровати с головой, закрытой простыней.

* * *

В Лондоне я часто встречался с Гербертом Уэллсом, он жил на Бейкер-стрит. В мой первый визит я увидел у него в доме четырех ассистенток, заваленных всевозможными справочниками, энциклопедиями, техническими описаниями, документами и прочими бумагами. Они что-то выискивали, проверяли и делали выписки.

– Это «Анатомия денег», моя новая книга и довольно тяжелая работа, – сказал Уэллс.

– Сдается мне, ваши ассистентки делают всю работу за вас, – шутливо заметил я.

Вдоль стен в библиотеке Уэллса на полках стояли большие корзины из-под хлеба и кексов, и на каждой была приклеена бумажка: «Биографический материал», «Личная переписка», «Философия», «Научные данные» и так далее.

После обеда к Уэллсу приехали друзья, среди них был профессор Ласки, который оказался довольно молодым человеком. Гарольд был великолепным оратором. Я слушал его речь в Калифорнии перед членами Американской ассоциации юристов – он говорил уверенно и красиво целый час, не пользуясь записями или какими-либо другими материалами. В тот вечер у Герберта Уэллса он рассказал мне об интереснейших новых тенденциях в философии социализма, в том числе и о том, что ускорение скорости развития в конечном итоге приводит к самым серьезным социальным изменениям. Наша беседа вышла очень занимательной и длилась до тех пор, пока Уэллс недвусмысленно намекнул, что ему пора ложиться спать. Сначала он многозначительно посмотрел на часы, а потом на гостей, и те ретировались.

Когда Уэллс приехал в Калифорнию в 1935 году, я спросил его, почему он начал критиковать Россию. Я читал его дискредитирующие статьи и хотел узнать обо всем из первых рук. К моему удивлению, Уэллс высказался о России гораздо резче, чем в статьях.

– Но, может быть, еще слишком рано так судить обо всем? – вступил я в спор. – Перед ними стояли очень трудные задачи, им пришлось бороться и с внешним, и с внутренним врагом. Вероятно, положительные результаты – это дело недалекого будущего?

В то время Уэллс сильно увлекался политикой «Нового курса» Франклина Рузвельта и считал, что квазисоциализм заменит умирающий капитализм в Америке. Он обрушился с критикой на Сталина, у которого брал интервью, и сказал, что при его правлении власть в России оформилась в тираническую диктатуру.

– Если вы, как социалист, считаете, что капитализм обречен, – сказал я, – какая польза будет для мира, если социалистическая система в России рухнет?

– Социализм не рухнет ни в России, ни где-либо еще, – ответил Уэллс, – но в данном случае развитие социализма переросло в диктатуру.