Покончив наконец с приветствием, мэр спросил, не хочу ли я сказать пару слов в ответ. Взобравшись на стол, я пробормотал что-то о том, как я был счастлив оказаться в Амарилло, где мне оказали такой прекрасный и теплый прием, который я буду помнить до конца своих дней. Спустившись со стола, я попытался поговорить с мэром и спросил, как они узнали о моем приезде.
– А это все благодаря телефонистам, – сказал он и объяснил, что телеграмма, которую я послал Сидни, поступила в Амарилло, затем в Канзас-Сити, Чикаго и, наконец, в Нью-Йорк, а телефонные операторы сочли нужным поделиться новостью о моей поездке с прессой.
Я вернулся в вагон и сидел, переваривая услышанное и пытаясь понять, что мне делать. И тут весь вагон заполнили люди, которые ходили туда-сюда по коридору, смотрели на меня и хихикали. Я не мог адекватно отреагировать на то, что произошло в Амарилло, и получить удовольствие, поскольку чувствовал себя возбужденным, смущенным, воодушевленным и расстроенным одновременно.
Перед тем как поезд снова тронулся в путь, мне вручили несколько телеграмм. Одна из них гласила: «Добро пожаловать, Чарли! Ждем вас в Канзас-Сити!» В другой писали: «По прибытии в Чикаго в вашем распоряжении будет лимузин для переезда с одного вокзала на другой». Третья приглашала остаться на ночь в Чикаго в отеле «Блэкстоун». На подъезде к Канзас-Сити вдоль дороги выстроились люди, которые приветствовали поезд криками и махали шляпами.
Большая железнодорожная станция Канзас-Сити была заполнена людьми. Полиция с трудом сдерживала напор толпы, старавшейся пройти на территорию станции. К стенке вагона приставили лестницу, чтобы я поднялся на крышу. Я обратился к встречающим с теми же словами, что и в Амарилло. В вагоне меня ждал целый ворох телеграмм с приглашением посетить школы и прочие организации. Я все сложил в саквояж, решив, что всем отвечу, как только доберусь до Нью-Йорка.
На всем расстоянии от Канзас-Сити до Чикаго люди стояли вдоль железной дороги, на всех перекрестках и даже в полях. Они кричали и махали руками вслед проезжавшему поезду. Мне самому хотелось кричать и радоваться, но в голову стучалась мысль, что мир, видимо, сошел с ума! Если всего лишь несколько комедий могут вызвать у людей такой восторг, то нет ли в этом восторге чего-то надуманного и фальшивого? Я всегда считал, что мне понравится быть в центре внимания публики, и вот теперь ощущал некий парадокс: моя популярность изолировала меня от остального мира и несла мне одиночество.
В Чикаго, где нужно было сделать пересадку, толпа, собравшаяся у выхода из вокзала, с криками «ура!» посадила меня в лимузин, на котором я доехал до отеля «Блэкстоун», где в шикарном номере мне было предложено отдохнуть перед отъездом в Нью-Йорк.
Здесь мне принесли телеграмму от начальника полиции Нью-Йорка, который просил меня сойти с поезда на 125-й улице, а не на Центральном вокзале, потому что толпы людей уже стали заполнять вокзал в ожидании моего приезда.
Сидни встретил меня на лимузине на 125-й улице, он сильно нервничал, был крайне взволнован и даже разговаривал со мной шепотом:
– Что ты обо всем этом думаешь? На вокзале толпы людей ждут тебя с раннего утра, а газеты печатают новости о твоем путешествии от самого Лос-Анджелеса.
Он показал мне газету с огромным заголовком: «Он уже здесь!» Другой заголовок гласил: «Чарли скрывается!» По дороге в отель Сидни сказал, что подготовил сделку с корпорацией «Мьючуал Филм», согласно которой я получу шестьсот семьдесят тысяч долларов – они будут выплачиваться по десять тысяч в неделю, а сто пятьдесят тысяч долларов – в качестве бонуса сразу же после страховой проверки и подписания контракта. У него был назначен деловой обед с юристом, который должен был закончиться только к вечеру, поэтому он только довез меня до отеля «Плаза», где забронировал номер. Мы условились встретиться следующим утром.
«Вот я один», – сказал когда-то Гамлет. В тот вечер я гулял по улицам, заглядывал в витрины магазинов, бесцельно стоял на перекрестках. Что со мной происходит? Я достиг вершины своей карьеры, одет с иголочки, только идти-то некуда. Как люди узнают друг о друге? Как они понимают, кто интересен, а кто нет? Казалось, что все в этом мире знают меня, я же не знаю никого. Я углубился в самоанализ, начал всячески жалеть себя, распространяя вокруг волны меланхолии и депрессии. Помню, как один из успешных актеров «Кистоун Студио» сказал мне однажды: «Ну что, Чарли, вот мы и приехали, а теперь-то куда?» «А куда мы приехали?» – спросил я в ответ.
Я вспомнил о совете Нэта Гудвина: «Держись подальше от Бродвея!» Но Бродвей и так был для меня пустыней. Я подумал о старых друзьях, которых мне хотелось бы увидеть, но все они были в объятиях Бродвея и успеха. Да и вообще, есть ли они у меня, эти друзья, в Нью-Йорке, Лондоне или где-либо еще? Мне нужно было срочно встретиться с кем-то особым, например с Хетти Келли. Я ничего не слышал о ней с тех пор, как начал заниматься кино, ее реакция наверняка позабавила бы меня.