Моя в наказание (СИ)

Достигнув нужной двери, бью по всем включателям сразу. Под гул вытяжки захожу внутрь и щелкаю замком.

Движусь прямиком к новехонькому, блестящему фарфором унитазу. Падаю на колени. Выворачивает.

В ушах гудит. Под закрытыми веками — пряжка ремня. Узор брюк. Я подаюсь шеей вперед, но только не чтобы взять глубже, а чтобы вытошнить последний кусочек души.

Смываю. Встаю.

Споласкиваю рот, руки, лицо.

Пользуясь щедрым предложением Леши, беру одно из полотенец в шкафчике и вытираюсь.

Не пугаюсь, выйдя и застав Буткевича рядом с дверью.

Он ждет меня, прислонившись плечом к стене.

Смотрит нахмуренно. Взволновано.

Я не смотрю в ответ, чтобы снова не вытошнило.

— Спасибо за предложение, Леш. Я подумаю.

Направляюсь к входной двери. Открываю замки. Толкаю. Я хотела бы вдохнуть, но между лопатками стрелами врезается:

— Как хочешь, Аль. Я руку протянул, а ты решай. В конце концов, это не мне надо.

Глава 31

Айдар

Я ещё ни разу не спускался к ней навстречу. Во всех смыслах. Сегодня — впервые. Почему?

Хочу в глаза посмотреть раньше, чем она успеет надеть маску.

Чувствую, что мое присутствие в холле отеля скорее волнует, чем радует персонал. Но мне… Да похуй, конечно.

Мне в принципе на все происходящее вокруг нас похуй. Тошнит уже от по-раболепски лицемерного нового окружения, слишком настойчиво набивающегося в друзья. От разъебанных дорог и облущенных фасадов депрессивного облцентра. От маленького городка в пятнадцати киллометрах отсюда, в котором всем заправляет одно жадное семейство. Где всё делается через поклон и как личное одолжение Миллеров.

От себя, кстати, тоже тошнит.

Раньше сказал бы: особенно, конечно, от себя. Сегодня — от нас. Оказывается, мы с ней пиздец похожи. Достойны друг друга. Но я — все же чуть страшнее, а она снова меня неправильно оценила.

Невпопад вспоминаю, как сильно злился, узнав, что за дыру то ли она, то ли Наум ей выбрал для жизни. Где должен был вырасти мой ребенок, даже не зная, что он — не полусирота.

Тогда я в принципе состоял из чистой злости. Выяснилось, необходимость что-то чувствовать к ней все эти годы таилась, копилась. Ну и вылилась.

Я, скорее всего, даже ждал момента, когда можно будет.

Обрел цель, отложившую любые, самые срочные, дела.

Нашел. Приехал. Чертей с собой привез.

Вот теперь искренне уничтожить хотел. Иск-рен-не.

Особенно хуево становилось, когда думал, сколько с дочкой упустил. Это не вернуть уже. И отцом, который был с ней всегда, мне для Сафие не стать.

Просто мужик какой-то…

«Айдарр-р-р-р», а не бабасы.

Как Айлин сказала в парке: «сегодня даришь подарки — в фаворе, завтра…». Сука. Ну и за что ты так со мной, а?

Видел в ней предательницу. Змею. Не справлялся. Да и не пытался. Хотел мстить. Тоже забрать. Потом понял — пизжу себе же. Я большего хочу. Её хочу. На своих условиях, чтобы сохранить видимость принципиальности.

Снова принцем для нее не буду. Но в ней нуждаюсь до судорог в сведенных от напряжения мышцах. До яростных прострелов в пах. До пульсаций там, где все выжжено. Или она права и не всё?

Теперь-то ясно: права. Не добила тогда. Оставила что-то. Но дожжет, я уже понял. Спасибо, ханым. Живым от тебя не уйду. Но и ты от меня тоже, поверь.

Я года три думал, что слез со своей чувственной иглы. Попустило. Заново привык жить гладенько, как до нее. Вспомнил, что умею все контролировать. И чувства тоже. Готов был стать хладнокровным обвинителем. Прокурором. Только не тем, который находится в поисках истины, а значит и справедливости, а тем, у которого одна цель — наказать.

Но это все в моей охуительно высокомерной теории. А на практике круги вокруг нее наворачивал. Катался в этот их убогий городок. Узнал всё. Чем живет. Чем дышит. Она и дочь моя. Про ебаната этого. Буткевича. Бесился и увеличивал проникновение в ее реальность, а вслед за ним — потребность в дозе.

Первые же вспышки её эмоций — мой чистый кайф. Сильные в ней — сплошь отрицательные, они всегда самые яркие в людях, и я их бесстыже с удовольствием вызывал. Но в ней их мне быстро стало мало. Потому что я помню, как она наполняет другими.

На твоем пепелище столько намешалось, Аллах…

Как сказала бы Айлин.

Столько, сука, намешалось.

Как сказал бы я.

Меня всегда до искр из глаз задевала ее покорность. Податливость. Гибкость. Правда и готовность бросить вызов задевала не меньше. Накрывало воспоминаниями о том, как ссорились и мирились. Разговаривали. Трахались.

Я придумал игру в наказание исключительно для себя. Она должна была питать меня эмоциями. Но сразу же стало понятно — нихуя.

Играем вдвоем.

Потому что своими «правильными реакциями» она цепляет меня, скорее всего, даже сильнее, чем я её умышленно своими уничтожительными «заданиями».

В несуществующую наркоту она поверила, а я даже удовольствия не получил от тупорылой контролируемой постановки. Вместо этого — гадливость. Хуево делал ей — а плохо стало самому.