Читаем Моя в наказание (СИ) полностью

Моя в наказание (СИ)

Ей то страшно, то еще страшнее. Сначала давил, потом перестал. Щелкнуло. Не могу я так бесконечно. Да и не действует. Я не загнать ее хотел, а себе с потрохами. И самому отойти.

Перестал настаивать на том, чтобы поскорее представила отцом Сафие. Про переезд вбросил и ждал.

Параллельно — дела нашел, ну или дела нашли меня. Миллер мне пытался продать мордой всё вплоть до собаки из своего питомника и старшей дочери. А заинтересовал только участком у реки.

Да и то… Сказала бы мне Айка — едем, нахуй мне тот участок уже. Другому поручил бы. Договоримся — хорошо, комплекс сделаем. Будем с Сафие приезжать, чтобы вспоминала, где жила совсем маленькой.

Но Айка тянула. И я «развлекался».

Только с неоправданно высокими рисками я не работаю никогда. Еще на этапе намеков на цену решения горсовета о выделении участка понял, что спрыгиваю. Но Миллеру не сказал. Он меня с людьми нужными все сводил и сводил.

А я наблюдал. Интересно это все, конечно. Так грязно, что аж страшно. Не хочу я своих здесь оставлять.

И мне казалось, что мы с Айкой все ближе к решению, я его пальцами чувствовал, как жар ее кожи, а потом все резко оборвалось.

Миллер стал поощрять настойчивей, Айка ушла в глухую оборону.

Мне нужно было понять. Разобраться.

И как-то все резко сложилось, разом прихлопнув. Когда-то между нами всё было на доверии. В этот раз не смог бы. Человека приставил. Следил пару дней. Этого оказалось достаточно.

Я поставил ей условие прекратить общение с этим пацаном. А вместо этого она гоняет к нему на квартиру. К сыну Буткевича, который на этот участок десять лет смотрит, но в довесок дочку ему почему-то не предлагают… К крестнику областного прокурора…

Снова вмазала сильнее, чем вмазал я.

Не понимаю, как у нее так получается.

Не знаю, зачем после этого к себе зову.

В тишине едем вверх в кабине лифта.

Айка смотрит в зеркало перед собой. Я — на нее. Ощупываю кожу. Тяну носом запах. Ревную ее отчаянно. Все это время ревновал. Сам удивлялся, она вроде же всем своим видом показывала, что я у нее один, но, видимо, чуйка.

Даже зная, что предательница, не могу не относиться, как к своей.

И задевает меня больше то, что с ним, а не то, что готова меня за решетку, чтобы под ногами не мешался. Опять.

Кабина на скорости несется вверх, но мы-то остаемся на дне…

Выходит первой. Я — следом. Смотрит в дверь, пока я прижимаю к ней карту.

Не благодарит и даже взгляд не бросает, когда открываю.

Делает всё, чтобы не сомневался — только потому, что заставляю. Только потому.

И еще, наверное, думает: совсем немного и ему пиздец. Во второй раз точно сядет.

Я задерживаюсь, а она проходит прямо к спальне.

Клокочет внутри из-за этой показательной механики.

Придурок я, конечно. Думал… Разбирался… Верил в то, что дело в нас. А она просто искала покровителя себе. Нашла.

Но я и его снесу, и ее вместе с ним.

Сейчас не работает уже даже здравый смысл, который тормозил поначалу, когда крышу тоже рвало. Мы же родители. Ради Сафие и при Сафие — никаких ссор, никаких выяснений, никаких унижений. Никогда.

Я думал, на Сафие и справимся. В итоге…

Я лучше матери, чем Айлин, не встречал. В эту ее ипостась тоже по уши. Меня до мурашек пробрало, как она умеет с дочерью. Сказала, что я тоже научусь, но… Да вряд ли. Она для нее навсегда останется самой лучшей. И я даже ревновать не могу. Смотрел бы днями напролет.

Это раньше. А сейчас… Она же меня исключает. И себя, и ребенка моего — Буткевичу.

Слышу звук разъезжающейся молнии. Отталкиваюсь и иду следом.

Айлин стоит лицом к кровати. Смотрит на нее так же, как на меня. Пусто.

Спина голая. Ткань разъехалась. На покрывале — дебильная смазка. Готовится.

Тело горит, мысли вдребезги. Подхожу. Кладу ладони на бедра. Поглаживаю, проверяя. Чувствую дрожь.

А раньше-то как прятала отвращение, ханым? Поделишься?

Подаюсь вперед, прижимаюсь губами к голой шее. Дрожь усиливается, а потом щелчок — и все. Я чувствую, когда она уходит. Оставляет тело. Его еби. А душу…

Душа другому, извините.

Интересно, а это она придумала, как в этот раз меня слить, или все же он?

Жму сильно. Даже, возможно, болезненно. Еду ладонями вверх по ткани. Цепляюсь за нее. Стискиваю грудь. Соски стоят, но она ничего не чувствует, я знаю. Прикусываю подбородок.

Сука, как я хочу отмотать…

Сжать скулы, развернуть. Толкнуться языком и почувствовать отдачу.

Ошибаться хочу.

Туда, где мы дрались, но дра

лись. Или вообще не так. Чтобы с самого начала не так. Чтобы во мне не было гордости, а в ней вдруг оказалось ровно столько любви, сколько она говорила.

Орать хочется.

И сдохнуть.

Отрываюсь от кожи. Берусь за собачку и веду по молнии вверх.

Гибкое тело каменеет. Айлин дышать перестает. А я усмехаюсь.

Секса сегодня не будет, прости. Не нравится мне быть насильником.

Отступаю, она оглядывается. Хмурится, в глазах — сомнение.

Общее, кроме дочери, у нас одно: мы друг другу одинаково не доверяем.