Да и само название повести – «Апофегей» – это прежде всего о полном апофегее нашей запутавшейся в абсурдах жизни.
Продолжая разговор о том, как пишет Ю. Поляков, я должен с радостью заметить, что от повести к повести он пишет всё насыщеннее и ярче, явно прогрессируя в художественном плане. И, как мне кажется, на день сегодняшний вершиной его литературной работы над выработкой своего, поляковского стиля является последняя повесть – «Парижская любовь Кости Гуманкова» (1991).
Уж не знаю, какой у автора юмор – галльский, раёшный, лукавый, но читал я эту повесть о нашей дурацкой жизни, ни разу не оторвавшись и смеясь порой до слёз. Аналогов ей в современной прозе, работающей в похожем жанре, по-моему, нет.
Тут уж перлы остроумия идут один за одним, сплошным косяком, и не пустого, зубоскального остроумия, что особенно располагает к автору, а опять же прочнейшим образом замкнутого или на психологическую обрисовку персонажей, или на восхитительную совдействительность, оказывается, неисчерпаемую на юмористические сюжеты, если посмотреть на неё тем самым взглядом нормального человека, о котором я уже говорил.
Описывается в повести поездка нашей тургруппы в Париж. Автор блестяще разработал саму драматургию сюжета, уже в него заложив массу комических возможностей. Кажется, он спрессовал в сюжете все типичные ситуации подобных загранвояжей недавних и «благословенных» застойных времен. Здесь и вычисление всеми участниками поездки обязательного стукача, с взаимными подозрениями (один комический узел), и разнообразнейшая палитра чувств советских людей, впервые столкнувшихся с роскошно гниющим Западом (второй узел), и свой «соскочивший» (невозвращенец), и, как в романах Агаты Кристи, где убийца всегда из самых не подозреваемых, штатный стукач, и трогательная любовная интрига, и Париж, Париж, не подготовленный к сногсшибательной изворотливости поднаторевшего в борьбе за существование светлого ума советского человека!
Что же так привлекает в стиле прозаика Ю. Полякова? Может быть, его виртуозное умение сталкивать в одной фразе живую, разговорную речь с затёртыми штампами устойчивых словесных оборотов, которые в этом столкновении приобретают неожиданно смешной и ироничный смысл? Особенно если это штампы из надличностного языка, рождённого в бюрократических потугах аскетичного государства. Подобных «столкновений» мы в избытке найдём и в «Стадиях», и в «ЧП». Или же это умение в сжатой, чрезвычайно экономной форме через лексику героя дать мгновенное представление о его профессиональной принадлежности, образе жизни и уровне интеллектуального развития. Посмотрим, как блестяще это делает Ю. Поляков:
«– Здорово, хлопцы! – поприветствовал генерал хриплым басом и, небрежно отдав честь, поздоровался за руку с вытянувшимися во фрунт Буровым и Другом Народов. – Как настроение?
– В Париж торопимся! – тонко намекнул на непунктуальность вновь прибывших Друг Народов.
– Ничего – теперь уже скоро, – утешил генерал Суринамский. – Три часа – и там. Десантируетесь прямо в Париже… А мне на танке три недели ехать!
Полководческая шутка вызвала дружный и старательный смех.
– Ну, мамуля, давай прощаться! – поскучнев, сказал генерал и придвинул к себе Пипу для прощального поцелуя. – Отдыхай. Осваивай достопримечательности. На Эйфелеву башню не лазь – хлипковата для тебя. В магазинах с ума не сходи – у нас в “Военторге” всё есть. Ну и за дисциплиной в подразделении приглядывай! – Обернувшись, он пояснил: – Я, когда в командировку убывал, часть всегда на супругу оставлял. И полный порядок».
В этом отрывке, до краёв наполненном психологической информацией, мне особенно нравятся два точнейших слова – «старательный» смех и «придвинул» к себе Пипу. Вот этот точный, лаконичный, очень выразительный авторский язык и создаёт, как мне кажется, ощущение той поразительной лёгкости, с которой читаются вещи Ю. Полякова. Но надо ли говорить о том, какая тщательная и труднейшая работа со словом за этой лёгкостью стоит?
«– Месье Плюш? – опасливо спросил я.
– К вашим услугам! – ответил он на чистом русском языке.
– Вам привет от Мананы!
– Благодарю, – безрадостно улыбнулся он и глазами показал на стеклянный шкафчик, где, словно в тесной очереди за дефицитом, спрессовались дублёнки и кожаные пальто. – Для дамы?
– Да! – в один голос ответили мы.
Месье Плюш с равнодушием навек охладевшего мужчины внимательно осмотрел Аллу, задержав бесстрастный взгляд на груди и бёдрах…»
Нет, эту вещь Ю. Полякова можно цитировать бесконечно и с удовольствием. И, конечно, эпилог, где рассказано о том, как сложились судьбы наших разных, но равно симпатичных автору героев уже в перестроечные годы. Вот тут автор не сдерживает свой сатирический темперамент, характеризуя с помощью персонажей повести день сегодняшний. И может быть, только здесь, в финале, появляется на его губах горькая усмешка, столь понятная нынешнему читателю.