Моя жизнь

Прежде всего, я никак не мог понять, почему республиканцы и некоторые комментаторы утверждали, что я «вышел сухим из воды». Публичное унижение, боль моей семьи, огромные долги по счетам адвокатов и крупные выплаты, чтобы удовлетворить иск Джонс после того, как я выиграл это дело; годы судебных разбирательств и постоянной критики в прессе, которые мы с Хиллари пережили; беспомощность, которую я ощущал, когда многие невинные люди в Вашингтоне и Арканзасе подвергались судебному преследованию и потерпели из-за этого финансовый крах, — все это лежало на мне тяжким грузом. Я приносил извинения и старался продемонстрировать свою искренность, общаясь и сотрудничая с республиканцами, но, как выяснилось, всего этого было недостаточно. И не могло быть достаточно по одной простой причине: я выжил и продолжал служить тому и бороться за то, во что верил. В первую очередь, моя борьба с новыми правыми республиканцами была борьбой за власть. Я считал, что источник власти — это люди: именно они могут дать власть и могут ее лишить. А вот мои оппоненты полагали, что народ, дважды избрав меня президентом, совершил ошибку, и были готовы использовать мои личные просчеты, чтобы постоянно меня атаковать.

Я считал, что моя позитивная стратегия для меня лично является оптимальной и дает мне возможность лучше выполнять свою работу. Однако я не был уверен в том, что это самая эффективная тактика политической борьбы. Чем больше нападали на меня республиканцы, тем бледнее становились воспоминания о том, что делал Кен Старр и как вели себя представители республиканской партии в процессе импичмента. Пресса, естественно, ориентируется на сегодняшние, а не на вчерашние события; именно конфликтные ситуации становятся темами новостей. Это помогает агрессору получать преимущество независимо от того, насколько обоснованны его нападки. Вскоре, вместо того чтобы спрашивать меня о том, могу ли я забыть и простить, пресса снова начала задавать мне вопросы о том, есть ли у меня моральный авторитет, чтобы вести за собой нацию. Республиканцы набросились также на Хиллари, поскольку теперь она уже была не вызывающей сочувствие женой своего недостойного мужа, а сильной женщиной, которая ищет свой собственный путь в политике. И все же в целом я был удовлетворен положением вещей: страна двигалась в правильном направлении, рейтинг одобрения моей работы оставался высоким, и нам еще многое предстояло сделать.

Хотя я всегда буду сожалеть о допущенных мною ошибках, тем не менее и сходя в могилу, я буду продолжать гордиться тем, как сражался в битве с импичментом. Это было моим последним крупным сражением с силами, которым я противостоял всю свою жизнь, — с теми, кто защищал старый режим дискриминации и расовой сегрегации на Юге и играл на тревогах и страхах белых людей из рабочего класса, среди которых я вырос; с теми, кто оказывал сопротивление движению за равные права женщин, активистам-экологам, сторонникам предоставления равных прав сексуальным меньшинствам, а также другим подобным усилиям, объявляя их угрозой национальным ценностям; с теми, кто считал, что государство должно служить интересам состоятельных и влиятельных людей, и предпочитал снижение налогов для богатых ассигнованиям на здравоохранение и образование.

Еще будучи мальчишкой, я был на другой стороне. Во-первых, силы реакции и раскола, выступавшие за сохранение статус-кво, представляли те демократы, которые выступали против борьбы за гражданские права. Когда демократическая партия под руководством Трумэна, Кеннеди и Джонсона стала поддерживать движение за гражданские права, южные консерваторы перешли в республиканскую партию, в 1970-х годах вступившую в союз с находившимися на подъеме религиозными движениями правого толка.

Когда «новые правые» республиканцы получили контроль над Конгрессом в 1995 году, я блокировал их наиболее экстремистские предложения и сделал условием нашего сотрудничества дальнейший прогресс в области экономической и социальной справедливости, а также в сфере защиты окружающей среды. Я понимал, почему люди, которые обожествляли политический, экономический и социальный консерватизм, ненавидят меня: я хотел, чтобы Америка была страной общих благ, общей ответственности и равного участия граждан в жизни демократического общества. «Новые правые» республиканцы хотели создать такую Америку, где богатство и власть концентрировались бы в руках определенных людей, обеспечивающих себе поддержку большинства, демонизируя то одно, то другое меньшинство, чье полноценное включение в социальную жизнь создавало угрозу их власти. Они ненавидели меня и потому, что я, по их мнению, был отступником — белым южанином-баптистом, который мог привлечь на свою сторону именно тех людей, поддержку которых они всегда считали для себя гарантированной.