Моя жизнь. Том II

Значат ли эти слова, что Вагнер до сих пор не верил в то, что для него еще возможна «тихая жизнь, ограждаемая любящим человеком»? Другими словами, что счастье с Козимой еще ждет его впереди? Пока что черная полоса для Вагнера продолжалась – изгнание, смерть жены; последней каплей стала смерть любимого пса Поля, похороненного в саду дома в Женеве, где Вагнер тем временем снял квартиру… В светлое будущее верила лишь Козима, верила безоговорочно. И боролась, боролась до конца!

8 марта она, отбросив все условности и «договоренности о соблюдении приличий», одна приехала к Вагнеру в Женеву. После «баварского скандала», после нападок прессы, после обвинений чуть ли не во всех преступлениях против морали и, наконец, после невыносимой для обоих вынужденной разлуки влюбленные воспринимали новую встречу как подарок небес. Они отправились в романтическое путешествие по Швейцарии, посетив города Лозанну, Берн, Люцерн. Идиллически красивый пригород последнего – Трибшен (Tribschen) – особенно привлек их внимание. 30 марта, гуляя по Трибшену, они облюбовали одиноко стоящую среди парка старинную виллу. Идея снять ее пришла к Вагнеру и Козиме одновременно. Козима утверждала, что Рихарду здесь будет удобно и спокойно работать, а она обязательно приедет к нему, как только представится очередная возможность. Пока же ей необходимо вновь уехать в Мюнхен, к мужу и детям, чтобы не возник новый виток скандала. К тому же она решила откровенно поговорить с Гансом, так как более была не в состоянии жить в атмосфере обмана.

После отъезда Козимы Вагнер 4 апреля еще раз посетил Трибшен и снял на шесть лет приглянувшуюся им виллу за 5000 франков не без финансовой помощи Людвига II, решившего – возможно, в компенсацию за «изгнание» – оплачивать проживание Вагнера в Швейцарии. Вагнер интуитивно чувствовал, что этому дому предстоит стать новым убежищем, новым приютом для «летучего голландца», каким он часто ощущал себя. И самое главное – он, наконец, окончательно поверил, что именно здесь вскоре обретет настоящую семью.

15 апреля Вагнер переехал в Трибшен и стал обустраивать новое жилище по своему вкусу. Используя игру слов, он назвал виллу Triebschen (в отличие от Tribschen), что, с одной стороны, фонетически повторяло название местности, а с другой – служило философским намеком на быстротечность бытия: от angetrieb

ener Sand и Triebsand (нем.) – «зыбучие пески». Именно с таким «грамматическим нюансом» Вагнер и стал писать название своего приюта в корреспонденции.

Вскоре он обзавелся и новой собакой – ньюфаундленд Рузмук, по-домашнему просто Русс (Russ), стал на долгие годы верным спутником композитора.

Уже 12 мая в Трибшен вновь приехала Козима. На этот раз вместе с дочерьми Даниэлой, Бландиной и малышкой Изольдой – радостью своего отца. В окружении родных людей и прекрасной швейцарской природы Вагнер почувствовал прилив вдохновения и начал «создавать все новые и новые художественные образы среди тихой жизни, ограждаемой любящим человеком». Он был счастлив, как никогда прежде, и с новыми силами взялся за «Нюрнбергских мейстерзингеров», а в перерыве продолжил диктовать Козиме перипетии своей биографии.

22 мая, в 53-й день рождения, Вагнер удостоился королевского визита. Людвиг II инкогнито, под именем Вальтера фон Штольцинга – героя вагнеровских «Мейстерзингеров» – прибыл в Трибшен. Праздник удался на славу в тихом семейном кругу. Людвигу весьма понравилось новое жилище Вагнера, а сам хозяин был польщен тем, что король не оставляет его своим вниманием. На несколько мгновений обоим показалось, что все интриги и недоразумения остались в прошлом. Однако, вернувшись в Баварию, Людвиг вновь почувствовал на себе, что королям запрещено отступать от светского этикета и запросто навещать «неблагонадежных особ». Скандал, разумеется, разразился, и стоило огромных трудов его замять.

Тем временем 6 июня Ганс фон Бюлов подал Людвигу II прошение об отставке с поста королевского капельмейстера. Находиться на официальной службе, не имея безупречной репутации, было неслыханной дерзостью. В католической Баварии, при католическом королевском дворе, никто не разрешил бы ему развод с Козимой, которая, кстати, и сама была католичкой. А значит, оставаясь в Баварии, вновь пришлось бы изворачиваться, соблюдать видимость приличий и бесконечно врать общественности, прекрасно знающей правду, несмотря на все титанические усилия. Это было бессмысленно. Ганс разрывался между долгом служения высокому искусству (читай – вагнеровскому искусству) и собственными чувствами, с которыми, похоже, никто не собирался считаться. Кроме того, после откровенного объяснения с Козимой и ее отъезда к Вагнеру Ганс понял, что для него будет лучше уехать из мест, слишком болезненно напоминающих ему о его позоре и предательстве самых близких людей.

Король холодно принял эту отставку.