Мойры сплели свои нити

Лариса ненавидит девчонку всеми фибрами души. За то, что она слушает его и смеется вызывающе, дерзко, так противно-нагло. За то, что она юна и талантлива. За то, что судьба подарила ей голос, с которым, в отличие от бездарной сестрицы Полины, она, возможно, когда-то прославится на всю страну. И он, Иван, поймет, насколько она лучше ее, Ларисы…

У Аглаи все впереди. А у нее, Ларисы, в ее двадцать четыре – роковая беременность!

Ларису терзает мысль о жертве, которую следует принести, и страх… Почти благоговейный, первобытный ужас…

Она жаждет смерти Аглаи.

Иван Мосин тем временем срывает в качестве награды за пошлый мужской анекдот смех девчонки. И согласие на танец. Они танцуют медляк, его руки сомкнуты вокруг талии Аглаи, он шепчет ей что-то на ухо. Однако музыка обрывается. Над Змеиным лугом луна, гул голосов и опять звуки гитар.

И ее посещает мысль: если она не принесет жертву, для нее будет все только хуже… Гораздо хуже…

– Что вам опять нужно?

Лариса Филатова, как отметила Катя, встретила их сразу в штыки, едва лишь открыла дверь на настойчивый звонок Гектора.

– Правду, – ответил он, вваливаясь и тесня ее из маленькой прихожей в комнату, увлекая за собой стремительно и Катю.

– Какую еще правду?

– С какой целью вы ездили вчера вечером в Чурилов на улицу Октябрьскую?

– В какой еще Чурилов? Я второй день больна! Дом не покидаю!

Лариса Филатова повысила голос. Катя наблюдала за ней внимательно. На Ифигению начался наезд, но она, судя по ее решительному виду, не даст никому спуску. Дочь своей матери – убийцы. Истинная Ифигения, да? Или нет?

Внешне у нее никаких признаков простуды или гриппа. И от Гектора это не ускользнуло.

– Не похожи вы на больную, доктор Лара, – объявил он. – Ни насморка у вас, ни кашля и глаза не красные, как у кролика.

– У меня радикулит. Поясницу прихватило. А вы как смеете со мной так разговаривать?

– Смею, потому что вчера вечером на Октябрьской убили Гарифу Медозову. Топором – как и Полину с сестрой. Как и дядю Ваню. Как и вашего папашу ваша мать. И вы с ней за компанию. – Гектор наступал на нее, снова теснил – к дивану, к свечам на журнальном столе. – А ваш белый «Киа» очевидцы засекли вчера возле улицы Октябрьской.

– Какие очевидцы? Вы к чему снова меня приплести пытаетесь? – Лариса Филатова рухнула на диван. Взгляд ее выпуклых тусклых глаз впился в Гектора, затем она глянула на Катю. – Вы что? Обалдели оба? Какая улица Октябрьская? Никуда я не ездила! Я из-за спины даже за руль сесть не в состоянии! А за что ее… за что убили кривую?

– Вы нам скажите. – Гектор наклонился к ней с высоты своего роста. – Хватит заливать про радикулит. Его никак не проверишь. Только ваши слова. А вы врач. Любые симптомы симулируете профессионально.

– Да пошел ты! – Лариса в гневе резко поднялась с дивана.

Довольно легко для больной радикулитом, как отметила Катя.

– Ага, сбросила маску. – Гектор усмехнулся. – Ненадолго политеса у тебя хватило.

– Пошел ты на …! – Лариса Филатова выпрямилась. Тусклые голубые глаза ее налились кровью и мрачным огнем. – Выметайся вон из моей квартиры! А то заору, соседей всполошу, свидетелями они станут!

– Свидетелями чего? – жестко бросил Гектор. – Как ты начала истерить, комедию ломать по примеру тюремной мамаши, когда жареным запахло?

– Каким жареным, что ты несешь, мент? Решил на меня убийства повесить? Не выйдет у тебя ни …! – Лариса Филатова стиснула кулак. – Я за себя буду насмерть сражаться. Не отправите меня в тюрьму, оболгав, приговорив безвинно. А таких, как ты, я с детства ненавижу, понял? Насмотрелась девчонкой на вас, ментов, – как вы мать мою унижали, запугивали, в грязь втаптывали. Никто из вас тогда даже слушать не хотел ее доводов и оправданий! Ненавижу вас! Ничего тебе не скажу! Можешь убить меня, хоть до смерти забей, ничего не узнаешь! Ненавижу!

Катя смотрела на нее – да, Ифигения – истинная дочь своей матери… Сейчас, в порыве бешенства и гнева, бывший фельдшер, а ныне доктор Кашинской больницы – та, настоящая, которую она сама скрывала от окружающих долгие годы. И возможно, тайное прорывалось в ней и прежде вместе с яростью, насилием, отчаянием и жаждой крови.

– Твоя мать была убийцей. И получила свое, – объявил Гектор. – Трогать тебя никто не собирается. Брось тюремные мамины сказки, я не куплюсь на них. Потому что я не мент.

– Не мент?! А кто ты, подонок? – Лариса Филатова резко дернула руку со сжатым кулаком вверх, словно хотела сама ударить Гектора. Он с его мгновенной реакцией в этот раз даже не двинулся, не отклонился. Словно ждал.

– Лариса Никитична, он не полицейский, – быстро вмешалась Катя. – Это я сотрудник полиции Московской области. Ваши оскорбления и гнев адресуйте мне, а не ему.

– Тебе? – Лариса круто к ней обернулась и… опустила руку. – А чего он тогда вяжется ко мне?