Молчаливая слушательница

Интересно, отправилась ли малышка Стефани прямо в Рай, к Христу, который сидит по правую руку Бога-Отца Всемогущего? Джой знала – люди, которые писали Библию, имели в виду «справа от Бога-Отца Всемогущего», но не понимала, как можно сидеть у кого-то по руку. Вот на руке – это куда логичнее. Она часто представляла бедную сплющенную ладонь Господа под попой Христа. И тут же молилась о прощении. Иногда воображала, как Бог выдергивает Свою онемевшую руку из-под Христа, трясет ею, разгоняя кровь, и говорит: «Ради всех святых, Сын, хватит сидеть на моей правой руке. Я не могу издавать священные заповеди». Христос отвечает: «Прости, Папа, но я объявил всем, что не сойду с твоей правой руки во веки веков. Ты же не хочешь сделать из меня лжеца, правда?» И они катаются по Небесам со смеху в своих девственно-чистых одеждах, и Господь забывает, какую заповедь Он собирался издать. Видимо, именно тогда в мире происходит плохое.

Джой было интересно, становятся ли люди в Раю старше, ведь непонятно, чем там могут заниматься младенцы вроде Стефани целыми днями, тем более вечность?

Хотя вот католики, например, верили в Чистилище – место, где нужно ждать, пока люди на земле вознесут за тебя много усердных молитв, попросят впустить тебя в Рай. Джой представляла Чистилище чем-то вроде зала ожидания на маленькой глухой железнодорожной станции. Там стоял холод, уныло бродили толпы грешников, у них были тусклые коричневые пальто, тусклые грязные шарфы и тусклые серые глаза. Когда открывалась дверь, внутрь врывался злой ветер, с пластиковых столиков спархивали бумажные салфетки, кто-то стучал по автомату с напитками, а на улице дребезжала и лязгала ржавая жестяная вывеска. К платформе примыкала единственная железнодорожная колея, которая тянулась в обоих направлениях. Рай – направо, Ад – налево. Или, может, наоборот. Никто не знал. Временами у платформы со скрипом тормозил ржавый поезд, на который не решались смотреть – вдруг он забирает пассажиров в Ад? Однако это не спасало. Если человека отправляли в Преисподнюю, то винить он мог только себя. И своих родственников-католиков, которые мало за него молились…

Мама убрала ручку в сумку, бросила газету на заднее сиденье.

– Ничего хорошего. Только бедная старушка за восемьдесят. Получу заказ на два венка, если повезет.

В супермаркете Джой толкала тележку, а мама сравнивала цены за унцию или жидкую унцию; записывала на обратной стороне старого счета, что куплено и сколько денег уплачено. В одном конце супермаркета находился длинный прилавок, где клиентам отмеряли нужное им количество товара: например, десять унций изюма или две чашки заварного крема в порошке. Очень удобно, потому что на полках все продавалось только упаковками. Джой нравились большие темно-бордовые жестянки, в которых хранились сыпучие продукты, и черные надписи на этих жестянках – они выглядели наследием какой-нибудь исчезнувшей цыганской цивилизации. Здесь же можно было купить «второсорт». Мама заказала полфунта[15] ломаного печенья «Мишки», потому что их любил отец, а ломаное печенье не отличалось по вкусу от целого, зато стоило в два раза дешевле.

Джой с мамой ходили по проходам между полками, мама записывала цены и подбивала остаток средств. Во время закупок она всегда объясняла свои действия, учила Джой – ведь когда-нибудь ей предстоит вести собственное хозяйство.

– Ты получаешь на недельные расходы лишь определенную сумму, и выходить за ее пределы нельзя. Представь, как стыдно будет, если денег не хватит…

Джой знала, что каждый понедельник вечером мама должна показывать список покупок отцу. Когда они положили в тележку полфунта обычной муки («Незачем переплачивать за муку с разрыхлителем, если можно просто добавить соды»), мама подбила баланс.

– Перебор на девять пенсов. Что-то надо вернуть.

Джой предложила ломаное печенье.

– Нельзя, – хмыкнула мама. – Скажут: мало ли, что мы с ним сделали… Может, чихнули в пакет или налили туда крысиного яду. Нет, придется отложить запечатанную пачку – либо сахар, либо рис. Идем.

По дороге к полкам с сахаром мама рассказывала, что давным-давно, до появления супермаркетов, в городе была бакалейная лавка.

– Хозяина звали Арнольд. Мы дружили. Вроде как. – Она поменяла большой пакет сахара на маленький и пересчитала баланс. – Потом построили супермаркет, и лавке Арнольда пришел конец. Я хотела и дальше покупать у него, но твой отец настаивал на супермаркете – говорил, там намного дешевле. И был прав.

Вздохнув, мама продолжила: