Молчаливая слушательница

– Это не объясняет, почему мистер Ларсен звонит с нашего телефона.

Очередная задумчивая пауза.

– Потому что, – наконец ликующе объявила Рут, – миссис Ларсен об этом не знает! И если правительство заподозрит мистера Ларсена, оно будет прослушивать его домашний телефон.

Оба аргумента звучали логично. Если мистер Ларсен действительно шпион, его необходимо остановить. Это положит конец субботним шоколадкам, но шпионы опасны, их следует ловить.

– Вот только мы должны удостовериться, – сказала Рут. – У меня есть план.

Глава 26

Джой и Джордж

Февраль 1983 года

Я стою в широком дверном проеме сарая, подальше от палящего солнца, и борюсь с жуткими воспоминаниями. На искореженных гвоздях висят мешки из грубой ткани и соломенные бечевки; в старом корыте покоятся выцветшие аэрозольные баллончики – точно мертвые солдаты в траншее; грязный брезент наполовину прикрывает груду старых ведер и шлангов; к стене прислонены садовые инструменты – их переплетенные ручки напоминают неловких подростков на танцах; возле кроличьей клетки свалены капканы; из ржавых консервных банок за большим деревянным верстаком торчат не менее ржавые инструменты. Рядом с верстаком стоит запертый на висячий замок металлический сундук. На сундуке, как и на всем остальном, лежит мрачный, въевшийся в каждую пору налет заброшенности.

Единственная чистая вещь здесь – головка топора, поблескивающая в глубине. Я невольно вздрагиваю. Неужели отец продолжал полировать его все эти годы?

Делаю шаг внутрь раскаленного затхлого сарая, и имя, о котором я так долго не разрешала себе думать, наконец срывается с моих губ и с глухим стуком падает на землю.

Венди Боскомб. Бедная Венди. Которую так и не нашли. Ни живую, ни мертвую. Ни с куклой, ни без.

После исчезновения Венди отец больше месяца навещал ее родителей каждый день, чтобы помолиться вместе с ними. Затем он делал это раз в неделю, еще через некоторое время – раз в две недели. Да и позже не проходило и месяца, чтобы он не заехал к Боскомбам помолиться. Он всегда демонстрировал добродетельную и заботливую половину своей натуры – половину доктора Джекила. Они, наверное, испытывали к нему благодарность. Хотя их совместные молитвы были услышаны не больше, чем мои. Интересно, не хотелось ли Боскомбам, чтобы отец перестал их проведывать? Чтобы дал привыкнуть к новой, опустевшей жизни. Бесконечное неведение… Как они спят по ночам?

Поворачиваюсь к сундуку. В нем, по словам отца, хранились «добротные» инструменты, принадлежавшие его собственному отцу, плотнику. «Мастер по дереву, золотые руки», – говорил о нем отец. Причем при этих словах всегда хмурился – я думала, что сердился на нас. Однако теперь меня посещает мысль – а не было ли у нашего деда такого же ремня, пропитанного детской кровью? Возможно даже, это тот самый ремень? Разговоры о прошлом, разумеется, заканчивались нотацией.

– Вы бы не ныли, если б жили во времена депрессии и войны.

Будто мы смели ныть хоть по какому-нибудь поводу.

– Вы не воротили бы нос от хорошей еды, если б от голода вам приходилось грызть сухие кусочки сахарной свеклы.

Будто мы смели воротить нос хоть от чего-нибудь.

– Вы не понимаете, до чего вам повезло, подлые вы грешники.

Будто мы смели забыть о том, что являемся подлыми грешниками.

Хотя инструменты были «лучше не придумать, таких сейчас не купишь», отец ими не пользовался и даже не открывал сундук. Заявлял, что они «стоят целое состояние, огромную кучу денег» – и потому, мол, он их никогда не продаст. Абсолютно нелогично. Если б инструменты не стоили ничего, тогда это заявление имело бы смысл, но, если за них можно выручить состояние, почему же не продать, ради всех святых?! Мы бы пожили в достатке, пусть даже неделю или две.

Однажды, давным-давно, я отважилась отпереть сундук. К моему удивлению, внутри действительно лежали инструменты, и выглядели они дорогими. Так что я решительно настроена не позволить какому-нибудь ушлому перекупщику заплатить за них «скрепя сердце» жалкие двадцать долларов. Сдергиваю с гвоздя на стене связку ключей, выбираю самый маленький. Ключ тот самый, я уверена, но он не только не поворачивается в замке – даже не входит в него. Нужна смазка.

…Подхожу к корыту с аэрозольными баллончиками и морщусь – всё в паутине. Смазки не видно, и я переворачиваю корыто ногой. Вместе с баллончиками из него высыпается толстый красноспинный паук[16], а за ним – целое море деток-паучат, которые тут же растекаются по полу. Я лихорадочно топчу их, тщательно прицеливаясь в разбухшую мамашу. Раздаются хруст и хлюпанье. Порядок. Покончив с паучьим семейством, нахожу смазку и возвращаюсь к сундуку. Усердно распыляю ее на ключ и замок, пока они полностью не покрываются белыми пузырями.

Попытка номер два. Из-за жары, воспоминаний и паучьего гнезда я страшно потею, сердце бьется учащенно. Поворачиваю ключ, он сопротивляется, я кручу его вперед-назад и пробую вновь. С приятным щелчком скоба выскакивает из замка. Провернув его, вынимаю скобу из петель сундука. Так же, как много лет назад.