Молчаливая слушательница

За два месяца трудно получить прибыль и невозможно самой вырастить цветы. Зато ферму окружали заросли папоротника, кое-где виднелись чахлые розы и запущенные растения, названия которых Гвен не знала. Яростно пропалывая сорняки в промежутке между домашними хлопотами, она обнаружила у парадной двери кусты георгин и гортензий, а у курятника – камелию. Закопала возле них овощные очистки и обрезала все кусты, чтобы они активнее пускали побеги.

С телефона Арнольда обзвонила поставщиков Стэна и заказала всего понемногу. Расстроилась, что у нее не хватает денег на оптовые заказы – те обходились дешевле. Когда она в уплату за звонки протянула один из своих драгоценных фунтов Арнольду, тот лишь покачал головой.

Цветы для ужина в клубе «Ротари» Гвен закупила у местного флориста. Тот покосился на нее с подозрением, но она улыбнулась, похвалила его магазин и два розовых букета, которым не мешало бы добавить гармонии и убавить лент.

У себя в маленькой комнате Гвен разложила на верстаке флористическую проволоку, клейкую ленту, кусачки, ленты и бумагу; убрала в шкаф каркасы для венков. Вечером перед ужином в «Ротари» Джон забрал не только бидоны с молоком, но и готовые цветочные композиции, бережно уложив их на полу в кабине грузовика. Айрис на следующий день заплатила Арнольду, тот в ближайший понедельник заплатил Гвен (за вычетом своих комиссионных и заработка Джона), а та отдала все Джорджу сразу по возвращении домой – и ни минутой позже.

После этого начали поступать заказы. Много заказов.

Джордж записывал данные по ним во вторую счетную книгу, с нацарапанным на обложке именем Гвен. Заставлял ее учитывать все до мелочей: стоимость цветов, сколько кусочков проволоки использовалось, сколько клейкой ленты и ленточек для украшения.

Через два месяца чистая прибыль составила три шиллинга. Успех, конечно, сомнительный, но Джордж сдержал слово, и на свои три шиллинга она купила рассаду: пять видов многолетников, которые цветут зимой.

Глава 34

Джой и Рут

Рождество 1960 года

Рождество отличалось от других дней лишь тем, что в углу кухни под сосной детей ждали подарки – по два каждому (один от родителей, другой от тетушки Розы). Второе отличие состояло в том, что мама шла в Церковь. Без Рут, конечно же.

В Церкви Джой чувствовала себя очень взрослой – в новом церковном платье, подаренном родителями (слава Богу, без рукавов-фонариков), и в кремовых колготках, присланных тетей Розой. Она с нетерпением ждала встречи с Фелисити. Когда они с Марком вышли из Церкви, все Фелисити стояли на крыльце.

– С Рождеством, Джой. С Рождеством, Марк, – приветствовали они с сияющими лицами.

– Прости, нам нужно ехать, – сказала Фелисити. – Мчимся в Мельбурн на большой семейный ужин.

Затем воскликнула:

– У нас одинаковые колготки! – и помахала ногой.

Джой ответила:

– И вас с Рождеством. – И проводила взглядом семейство Фелисити, со смехом бегущих под дождем к машине.

Даже дождь вызывал у них смех.

Поздно вечером Джой лежала в постели – скованная, натянутая как струна, – ждала криков из комнаты Марка (он плохо вычистил хлев от навоза) и думала. Зачем отец вообще завел детей? А зачем завел сына Бог? Он ведь знал, что однажды Ему в руки и ноги вобьют гвозди и оставят Его умирать – висеть, истекая кровью, под палящим солнцем. Это куда хуже того, что делает с Марком отец.

Вместе с первым криком Марка, разорвавшим ночную тишину, Джой вновь вспомнила отцовские слова. «Придет твой час». Она знала, что час этот совсем близко.

Глава 35

Джой и Джордж

Февраль 1983 года

– Теперь-то ты его убьешь? – В голосе Рут, по-моему, многовато воодушевления. – Он ведь сознался!

Я делаю глоток «Пассионы». Злюсь, потому что дрожу.

– Я заставлю его страдать.

Подхожу к столу за таблетками. Сестра открывает рот – собирается, как обычно, дать указания. Нет уж, хватит!

– Знаешь что? – Ответа я не жду. – Надоело тебя слушать. Я вынуждена слушать тебя – и его, – пока торчу в этом богом забытом месте, но с меня хватит! Это моя задумка, и я буду делать все по-своему!

Под возмущенный скрип линолеума отодвигаю от стены стол, обхожу его и срываю настенный гобелен – я ненавижу его почти так же, как отца.

– Больше никогда не буду молчаливой слушательницей!

Хватаю коробок спичек со шкафа у задней двери. Вслед мне летит голос сестры:

– В каком смысле? Что ты хочешь сделать?

Я шагаю к мусорному баку и взбираюсь по деревянной лестнице. Ощущаю жар, неизменно пышущий от этого портала в Ад, – я и забыла, до чего тут горячо. И воняет жутко. Задерживаю дыхание. Зажигаю спичку, подношу ее к уголку древнего бархатного прямоугольника. Он занимается быстро, и «Христос» сразу же исчезает. Пару секунд я наблюдаю за тем, как маленькие язычки пламени с удивительной скоростью разбегаются по вышивке. Пугаюсь, что сейчас они обожгут мне пальцы и я уроню этот сгусток огня на сухую траву внизу. Торопливо швыряю горящую вышивку в бак. Вздыхаю. Кричу:

– Катитесь вы все в Ад!