Молчаливый полет

Как большие очковые змеи,Мы сидим на диване упругомИ, от сдержанной страсти чумея,Зачарованы друг перед другом.Золотые пружины в диване,Как зажатые в кольца питоны,Предаются волшебной нирване,Издают заглушенные стоны.Шум окружностей, ужас мышиный,Дрожь минут в циферблатной спиралиИ потайно — тугие пружиныНа расстроенных струнах рояли…Но наступит и лопнет мгновенье,Как терпенье в усталом факире, —Разовьются чешуями звенья,И попадают кобрами гири,Остановится маятник рваный,В позабытое прошлое спятя,Нас ударит питон поддиванныйИ подбросит друг другу в объятья —И в часах, и в рояли, и в шали,Среди струн, среди рук перевитых,Я послушаю песню о жале

Поцелуев твоих ядовитых.

10 декабря 1926

Первый полет[186]

Неизвестной попутчице

Под рокот винтаВоздушной машиныДымятся цветаИ тают аршины.Рывком из травы —Впервые! Впервые! —Покинуты рвыИ тропы кривые.Впервые, до слез,Мучительно-зябкиОслабших колесПоджатые лапки.И счастьем томимСей баловень славный,Что мною самимБыл только недавно.— Послушай же, ты,Присвоивший с боюМечты и черты,Носимые мною!

Ты продал оплотИ зелень на сквереЗа первый полетВ пустой атмосфере.Ты счастлив ли здесь,Где бьется тревога.В расплату за спесьБескрылого бога?Ты рад ли, дробяПрозрачные вьюги? —Его и себяСпросил я в испуге.И светлый двойник,Певуч и неведом,Мне в уши проникБеззвучным ответом:«Ах, счастливы ль те,Кто слушают сказкиИ верят мечтеЗа звуки и краски?..Я верю мечтам,Но всё же мне жалокРазостланный там

Земной полушалок…Под ласковый громКовра-самолетаЛожатся ковромЛеса и болота.Расписанный сплошь,Расписанный густо,Ковер этот — ложьИ прихоть искусство.А почва планет,А горы и реки —Их не было, нет,Не будет вовеки.Их злой глубинеТогда лишь поверю,Когда на спинеПаденье измерю,В пыли и в крови,На красочной тканиС узором любвиИ вечных исканий».Тогда…а пока —Есть только вожатый,Есть только бока,

Что стенками сжаты,Контакт красотыСо взглядом и ядом,Верста высотыИ женщина рядом!

<1927>

Процесс обмена (гл. II Марксова «Капитала»)[187]

В сырой землянке въедливая гарь,Булыжник дикий и оленьи шкуры,Творит замысловатые фигурыИз бивня мамонтового дикарь.Века идут — и вот теперь, как встарь,Его потомок, парень белокурый,Идет на рынок, где волы и куры,Где свой товар распродает кустарь.Товаров нераспроданные грудыЛежат, как нерасплавленные руды.Но пламя золота и серебраКоснется их, безжалостно расплавитИ горький пот в обличии добраХозяйской прихоти служить заставит.

В ночь с 13 на 14 января 1927

Баллада о польском после[188]