Молчи или умри

— Шаламанов? Да кто ж его, черта, знал! Какие наклонности проявлял? Ты так спрашиваешь, будто речь идет о человеке. Это тебе не Вельо, которого в молодости, хлебом не корми, только дай на сцене по-обезьяньи покривляться… Шаламанову ни жратва в радость была, ни выпивка, ни бабы, ни друзья. И жену себе под стать взял, так даже ее и дочерей своих ни во что не ставил. Все один, как крот в норе. Дома бывал редко, ровно бродяга какой…

Димо Доков:

— Хм… Мировая идея! Значит, Шаламанов… Видишь ли, от такого подлюги всего можно ждать, он и воскреснуть может. Оборотень настоящий… Артистические наклонности? А шут его знает! Ведь он ни с кем толком не общался. Увидишь мельком на улице, или в участке… Впрочем, пару раз доводилось-таки сталкиваться. Однажды, когда нас арестовали, он захотел с нами поговорить. Это еще до того, как меня в армию призвали, молодой я тогда был, молоко на губах не обсохло. Он и пошел соловьем разливаться. Голосок такой льстивый, вкрадчивый, прямо медовый. Болгарские идеалы восхвалял, царей величал… Представь себе, очень убедительно действовало. Мы уши развесили, готовы были поверить, будто и вправду он за народ радеет, о благополучии его печется. Подкупить нас пытался, даже сочувствие нам выказывал, сам, мол, в молодости заблуждался… По спине нас похлопывал, подбадривал, снисходительно так над нами подтрунивал. Я, говорит, надеюсь, что когда мы вас отпустим, вы опомнитесь и ерунду из головы выбросите, поймете, наконец, что нам, болгарам, чужды всякие там большевистские теории, что наипервейший наш долг — хранить верность царю. Перед нами стоят исторические задачи, и кому, как не вам, молодым, засучив рукава, решать их? Даже угостил нас под конец. Да, именно так было. Но притвориться до такой степени, чтобы войти в доверие к партизанам и самому связь с ними держать — знаешь, в голове не укладывается… Лицедей, конечно, но иначе грубым он был, неотесанным, средств не выбирал… Так я думаю.

Симо-бондарь:

— Ты, Маринчо, про Шаламанова лучше меня не расспрашивай. Ничего путного от него никогда не видел и даже вспоминать не хочу. Был ли хитрым? Мало сказать, хитрым — лукавее него на свете не было. Куда там лисице! Хорошо, что Девятое пришло, и с ним счеты свели. По моему разумению, так его не столько парады влекли и показуха, сколько тайные махинации, двурушничество. Жить не мог без того, чтобы кому-то что-то не скроить. Одно время повадился в нашу бедняцкую слободку ходить. Чего он тут искал? Главное, не боялся, а ведь и прикончить втихаря могли. Костюм на нем гражданский, шляпу на нос надвинет и идет, словно князь… Какого цвета шляпа? Ночью все кошки серы. Может, и черная была… Однажды, помню, видел, как он от тетки Янки выходил… Да, да, от них. Сам удивился, что его туда носит?

После слов Симо-бондаря, крайне его озадачивших, Марин отправился к бывшей своей соседке. Завидев его, тетка Янка прямо-таки расцвела: такой гость пожаловал! Ведь она его помнила еще в коротких штанишках, к ним во двор за кизилом и инжиром лазил…

Шаламанова она хорошо помнила.

— Много раз видела, да и бывало словом перекинемся. Он заходил к нам часто. У нас снимали комнату двое парнишек, один из них ему даже родственником приходился. В каком родстве точно не скажу. Потом я догадалась, что он меня за нос водил… Агентами они ему служили… А я, голова садовая, ушами хлопала. Парнишки? Да они и сейчас живы, потолкуй с ними.

Марин записал адреса.

Одного звали Ангел Указов. Чудная такая фамилия, Указов! Самая подходящая для агента, все на кого-то указывает…

Указов жил у самой речки в небольшом ветхом домишке. Коев застал его дома.

— Рад познакомиться, — сказал Указов, немолодой уже, сутуловатый мужчина.

Вытерев руки о штаны, он пригласил гостя в дом.

— Все правильно. С Шаламановым был знаком, и не думал скрывать. Где надо, сам об этом сообщил. Так что совесть чиста. Бывал ли он у меня? Бывал. Мы тогда у тетки Янки квартировались вдвоем с Гошо Банговым, земля ему пухом. Недавно умер. Шаламанов нанял нас в рабочие, дом себе строил в селе Яблоково. Подсобляли строителям. Но заходил он совсем по другому поводу, чего уж юлить. Мы тогда работали на ткацкой фабрике, там, где сейчас текстильный комбинат. Так он, бывало, заглянет к нам вечерком, бутылочку распечатает и давай выпытывать. Что мы ему говорили? Чушь несли всякую. Думал в доносчики нас завербовать. Хотите, предлагал, зачислю в свой штат, дополнительную зарплату получать будете. От вас только одно требуется: докладывать о положении на фабрике. Мы все тянули с ответом, пока нас не уволили. Повсюду искали работу, потом устроились на консервную фабрику, там и платили получше. Он нами перестал интересоваться. Как был одет? В гражданской одежде. И всегда в шляпе…