Молчи или умри

Вчера меня арестовали. В управе было еще несколько парней из окрестных сел. Били их смертным боем. Допытывались, с кем поддерживаю связь. Временно меня выпустили. Завтра встречусь с О. и М. Место оговорено. Как-нибудь проберусь днем, когда за мной меньше следят. Нужно им сказать, чтобы готовились. Уйду с ними… Может статься, что больше никогда не вернусь…»

Вот оно что… У Коева на душе стало легче. Все-таки дознался. Он стал уже спокойнее перелистывать страницу за страницей, вчитываясь в каждую строчку. В самом конце дневника шли отрывочные записи, без даты, сделанные словно наспех.

«…Город потрясен. Трупы их бросили перед управой с дощечкой на груди — «Враг Болгарии»… (неразборчиво)… Участились аресты. Раскрыта подпольная организация в гарнизоне. Шесть человек будет судить трибунал. Двоим удалось бежать. Их окружили в мельнице… Они покончили с собой… На следующее утро и их тела лежали перед зданием управы…»

Коев все листал и листал.

«Тщетно пытаюсь понять, кто же предатель… Не успокоюсь, пока не раскрою… (неразборчиво). Напал на след, а вдруг ложный? Что если очерню невинного человека? Совесть не позволяет…»

Дальше были вычерчены какие-то абсолютно непонятные знаки. В знаках — буквы. От напряжения у Коева даже в глазах зарябило. Еще говорилось о снимке.

«Исчез Человек в черной шляпе… Сохранить снимок. Любой ценой!»

В конце шла запись, сделанная уже после войны.

«Человек в черной шляпе. Шоп, и есть…»

Коев почувствовал, как под ногами разверзается земля. Неужто… Кошмар какой-то! Нет… это ведь… Нет!..

Первое, что механически проделал Коев, — набрал номер Пантеры. На другом конце провода он услышал голос Эли, сообщивший, что Пантеры нет. Коев назвался. Секретарша пояснила, что товарищ подполковник ушел вместе с майором Аврамовым и капитаном Митевым. Кажется, они уехали куда-то за город. Коев поблагодарил и сказал, что позвонит попозже…

Непослушными пальцами он достал сигарету, закурил, жадно затянувшись. Быть того не может! Как он жаждал найти развязку, а она оказалась столь простой. В памяти всплыл тот мартовский день, когда к ним впервые пришел Человек в черной шляпе. В то время один его дружок, проказник и мастер на все руки, купил у немецкого солдата какой-то ящичек, аппаратик для снимков, который к удивлению окружающих даже щелкал. Марин тогда снял отца и Человека в черной шляпе. Долгие годы карточка хранилась у них дома. Интересно, где она теперь? Коев торопливо обулся, натянул плащ и почти бегом отправился в отцовский дом…

— Марин! Марин! — закричал кто-то ему вдогонку.

Коев только рукой махнул, пересек старый мост над рекой, обогнул школу и церковь…

Вот он, их двор. На двери висел уже выцветший некролог. Лицо Старого показалось ему неестественным. Не таким он запомнил отца. Он всегда куда-то торопился, секунды не мог усидеть на месте. Живые глаза с веселыми искорками играли задорным блеском. Даже избитый до полусмерти, с окровавленным лицом он выглядел победителем. В класс входил уверенно и энергично. Только в больнице, при последнем свидании… «Все вынес, — думал Коев, — арест, преследования, угрозы, то, что его перед товарищами опозорили. Сдался лишь тогда, когда физически не смог выдержать, когда мозг вышел из повиновения, когда губы еле слышно произносили клички боевых коней: Сивка, Белый, Вороной… Сюда! Сюда! — лепетал Старый, протягивая руки…» Слезы наворачивались на глаза при виде отца в таком состоянии. «Не слишком ли жестоко? Нет ли в том и моей вины?» Теперь эта мысль с новой силой пробудилась в его сознании, причиняя боль, заставляя испытывать к себе презрение за собственную безучастность, равнодушие к судьбе родного человека. Коев попытался себе представить, как он может выглядеть в старости. Нелюдимый, даже корня не пустил, не создал потомства, слава богу, хоть жену, которая… А что, если ее у него отнимут? Нет, нет, только не это, тогда полный крах. Одиночество, всепоглощающее одиночество, отрешенность от всего сущего, без которых якобы немыслимо творчество, казались теперь ему невыносимыми…