Молния. История о Мэри Эннинг

Его супруга по-прежнему пряталась сзади, вцепившись ему в руку.

— А вы как думаете? — спросила я. Просто удивительно, на каких глупцов порой можно нарваться! — Мне нужна помощь, чтобы отнести его домой.

— Это наверняка ловушка! — противным писклявым голоском прощебетала его жена.

Но незнакомец отцепил от себя ее руки, отдал ей свою шляпу и заглянул мне в глаза.

— Пойдем. Где он? — спросил мужчина, а потом обратился к какому-то джентльмену, стоявшему неподалеку. — Сэр! Да-да, это я вам. Пойдемте со мной. Этой малышке и ее больному отцу нужна помощь.

***

Втроем мы донесли отца до дома и уложили в постель. Он был мертвенно-бледен и по-прежнему тяжело дышал. Из груди доносились хрипы и клекот, а в уголках губ пузырилась кровь.

Матушка поблагодарила джентльменов и с помрачневшим лицом встала у отцовской постели рядом со мной. Мы переглянулись. Я вытянулась во весь рост и расправила плечи. В ту минуту мое детство кончилось.

Мы долго так простояли бок о бок — я и матушка. Две женщины, в дом к которым заглянула смерть.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

16

ЖИЗНЬ, ИЗМЕНИВШАЯСЯ НАВЕКИ

Отец Генри умер быстро. Заболел лихорадкой, слег в постель — и на тебе, за какой-нибудь один день его не стало. Так ли уж прав был Генри? Не лучше ли быстрая смерть, чем бесконечное умирание?

С того дня, когда незнакомые джентльмены подняли отца по нашей узкой лестнице и уложили в постель, прошло три месяца. Все это время он пролежал почти неподвижно.

Если в прошлый раз мы были полны надежд и упорства, то теперь все было иначе. Мы были спокойны, почти равнодушны. Временами матушка плакала, но совсем мало. Лицо у нее застыло, словно у статуи.

Джозеф начал работать. Люди делились с нами едой, а порой и деньгами. Как-то раз заглянул Гарри — он, как и я, хотел попрощаться с отцом. Вскоре после того страшного приступа к нам пришел врач — его визит оплатил сквайр Сток, — но матушке хватило мудрости отослать его восвояси.

— Ему уже ничем не помочь, да помилует Господь его душу, — сказала она. — А вот мне вы можете скоро понадобиться.

Мы делали все, что требовалось: мыли отца, поили его. Есть он уже давно перестал. Первое время он силился улыбнуться или открыть глаза, но через несколько недель оставил эти попытки. Мы сидели с ним по очереди, но чувствовал ли он наше присутствие? Мы не могли понять, ведь он все время молчал.

Я ощущала в себе только холод и жесткость, как будто покрылась твердой скорлупой, окаменела, закостенела. Мне не терпелось вернуться на берег. Я сидела рядом с отцом, а сама думала только об одном: как же выглядели те загадочные существа, останками которых усеян берег, когда они были живы? Я начала копировать зарисовки Генри. Я разделала скелеты мыши и чайки, отделив и пометив каждую косточку, а затем собрала их заново при помощи клея из отцовской мастерской. Потом написала Генри письмо, где рассказала о своем эксперименте. В уголке листа я изобразила крошечный мышиный череп. Генри мне не ответил.

Мы ждали смерти отца. Ничего другого не оста­валось.

Однажды в конце октября к нам зашел местный священник. Он спросил, не хочет ли отец исповедаться, но тот не отозвался. Он лежал на постели, закрыв глаза и распахнув рот. Отец тяжело дышал — казалось, будто в его груди колючие ветви ежевики царапали забор.

До матушкиных родов оставалась всего пара месяцев, и она теперь часто сидела рядом с отцом, поглаживая себя по животу и разговаривая с еще не родившимся младенцем. Она что-то нежно ему ворковала, пела колыбельные, а я часто думала, что давно потеряла бы всякое терпение, будь я на месте этого ребенка. Без конца слушать весь этот щебет, когда так хочется покоя. Лучше уж родиться поскорее! С ума можно сойти! Впрочем, матушку эти колыбельные успокаивали, так что пела она их не столько малышу, сколько себе.

***

В десятый день ноября матушка проснулась раньше обычного и обнаружила, что отец весь закоченел. Из груди ее вырвался протяжный стон, а потом она затихла. Села на кровати, зажмурившись и обняв себя за живот.

Джозеф кинулся к отцу и хотел взять его за руку, но та словно одеревенела. Брат уткнулся ему в грудь и завыл, как бродячая собака, а матушка принялась гладить его по голове.

Я стояла в дверях и смотрела на отца. Знала, что душа его давно покинула тело, но, как ни странно, сейчас он выглядел удивительно живо: таким я его не видела уже много месяцев. Быть может, он наконец обрел мир и покой, как обычно говорят об усопших.

Потом к нам пришли соседи помочь матушке с подготовкой к погребению. Меня выгнали из комнаты, хотя очень хотелось поглядеть, что они станут делать. Затем появились какие-то незнакомцы в черном и унесли тело, потому что доктор сказал, что убившая его болезнь по-прежнему заразна. Мне подумалось, что говорить об этом поздно, ведь мы столько дней и ночей провели под одной крышей, но, сказать по правде, я была даже рада, что отца забрали.