Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Жалко было паренька! Хороший он был, веселый парнишка! Да что-ж было делать? Ударил я его, пожалуй, крепче, чем даже нужно было — где уж тут разбирать? Перевернулся он, бедняга, несколько раз от удара, а мы были уже в гудящей машине и через несколько секунд мчались вниз по скалистой дороге.

Где-то сзади раздались неясные крики и звуки выстрелов. Пуля, отскочив от скалы, жужжа, рикошетом пронеслась над нашими головами…

Русская смекалка

Отъехав несколько километров, мы остановились. Шофер медленно сошел с машины и, подняв капот, стал спокойно копаться в моторе. Смеркалось все больше.

— Фу, черт! — облегченно вздохнул я. — Ну и дела! Словно из печки выскочили!..

— Боже мой, — простонала дама. — Все мои фамильные драгоценности! Браслеты, кольца… Разбойники! Теперь же я нищая! Что я буду делать?

— Хорошо еще, что голову на плечах унесли! Ведь верно, Оля?

Девушка только молча кивнула головой и слабо улыбнулась, видимо, еще не будучи уверенной в своем голосе.

— Ну, а вас как обчистили? — обернулся я к коммерсанту.

К моему удивленно, он бодро улыбнулся.

— Эх, что деньги? Тьфу, и больше ничего! Головы унесли, а это самое важное. А если голова сидит на плечах, так разве в карманах когда-нибудь бывает пусто?

Сухое лицо возвращавшаяся шофера оживилось одобрительно-насмешливой улыбкой…

— Ну, господа, вот кого нам нужно благодарить! — воскликнул я. — Если бы не его смекалка, лежать бы нам всем теперь у скалы.

— Да, вот, вы тоже молодцом, — дружелюбно усмехнулся шофер, крепко пожимая мне руку. — Здорово это вы и языком, и кулаком действуете. Убеди-и-и-тельно это у вас вышло!

— Ну и ладно! Все хорошо, что хорошо кончается! Но вы все-таки, ей Богу, герой! Откуда только вы им спирт выкопали?

— Спирт? Какой спирт? — рассеянно спросил наш спаситель, прислушиваясь к шуму мотора и берясь за рычаги.

— Да тот, в банках!

— Эва! Откуда там спирт? Там простой бензин был! — спокойно ответил он, и его невозмутимое лицо озарилось лукавой усмешкой.

В родной семье

Дом наш там, где живут те, кого мы любим. Все равно замок это или деревня, хижина или дворец, крепость или тень кустарника. Все равно — это останется нашим домом, пока мы встречаем там близких сердцу людей, дружеское рукопожатие которых готово встретить нас в любое время…

Э. Сетон-Томсон

Гибель брата

Полгода тому назад, эвакуированный, как раненый, из Туапсе в Крым, я очутился в Севастополе с тоскливым сознанием полного одиночества. Следы старика отца были потеряны в волнах гражданской войны, пронесшихся на Кубани. Оба старших брата были где-то на Украине, через которую тоже перекатывались тяжелые валы грозных событий.

И я, 20-летний юноша, чувствовал себя песчинкой в бушующем самуме.

Через несколько дней после моего прибытие в Севастополь кто-то окликнул меня на улице.

— Солоневич, вы ли это?

Под матросской бескозыркой весело улыбалось лицо киевлянина Лушева, когда-то вместе с моими братьями тренировавшегося в «Соколе».

Мы сердечно расцеловались.

— А Всеволода уже видели? — спросил моряк.

Среднего брата Всеволода я видел в последний раз больше года тому назад в Киеве, куда я на неделю с винтовкой в руках прорвался с Кубани. При его имени мое сердце дрогнуло.

— Да разве он здесь?

— Ну как же!.. Комендором на «Алексееве»!..

Через несколько минут я был на Графской пристани и скоро на большом военном катере подходил к высокому серому борту громадного броненосца. Сознание того, что я сейчас увижу своего любимого брата, с которым мы были спаяны долгими годами совместной жизни, окрыляло и делало счастливым.

Бегом взбежал я по трапу к вахтенному офицеру.

Высокий серьезный мичман на секунду задумался.

— Всеволод?.. Как же помню… В очках? Да… да… Нам только что сообщили, что он умер в Морском госпитале…

Так же весело плескались волны под бортом катера, так же тепло и ласково грело весеннее солнце, так же приветливо пестрили склоны живописного городка… Но для меня все было покрыто серым туманом первого в жизни большего горя. И синее прозрачное небо уже не радовало душу, а давило на нее мрачной тяжестью…

Я опоздал на несколько часов… Где-то в серой больничной палате, окруженный равнодушными чужими лицами, бесконечно одиноким ушел из жизни мой брат.

И первый раз в моей молодой жизни где-то далеко внутри словно оборвалось, и там показалась кровь душевной раны…

А через неделю я и сам лежал в сыпном тифе в той же палате, где недавно умирал мой брат. И в полубреду я слыхал, как подходили ко мне сестры милосердие и шепотом спрашивали:

— Солоневич?

— Да… Только другой…

— Ну, совсем как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!..