Тем более ярко и саркастично он подвергает критике в своих лекциях школу Шеллинга и предостерегает слушателей от того, чтобы попасться на удочку мнимого величия и помпезности терминологии адептов Шеллинга. "Тайное становится явным при свете дня, за этими пугающими выражениями скрываются весьма банальные мысли. В глубины этой философии… я не могу Вас привести, потому что в ней нет глубины, и этим я хочу сказать, чтобы Вы не убаюкивали себя тем, что за этими вычурными, тяжеловесными выражениями якобы скрывается некий смысл. На деле же формализм этой философии легко постигается. Например, вместо того чтобы говорить, что нечто имеет длину, Вы говорите, что нечто существует в длине и эта длина суть якобы магнетизм; вместо того чтобы говорить о ширине предмета, Вы говорите, что вещь существует в ширине и она суть электричество; вместо того чтобы говорить, что предмет обладает определенной толщиной и телесностью, Вы говорите, что он существует в трех измерениях; вместо слова "заостренный" Вы говорите, что это полюс сжатия (Kontraktion), вместо того чтобы сказать, рыба такой-то длины", Вы говорите, что она подчиняется схеме магнетизма, и т. д. и т. п."[7]
.Но все это лишь начало критики. В решающих, существенных вопросах философии Гегель не щадит и Шеллинга, хотя он и признает его заслуги и его талант и не считает еще его безнадежно заблуждающимся. Гегель направляет свою критику против центральных моментов понимания Шеллингом метода философии.
Прежде всего речь идет о возможности познания абсолютного и о способах его познания. Допущение возможности познания абсолютного является общей предпосылкой объективного идеализма Шеллинга и Гегеля, и ради признания этой возможности они ранее совместно боролись с субъективным идеализмом. Возможность познания абсолютного, следовательно, не является больше предметом дискуссии. Спорным пунктом является скорее метод познания, то, как достичь познания абсолюта. Известно, что для Шеллинга способом познания абсолютного была "интеллектуальная интуиция". И чем в большей степени в его творчестве обнаруживались сначала эстетические, а затем религиозные тенденции, тем непосредственнее он представлял этот способ познания абсолютного. В работе "Философия и религия", говоря об этом способе познания, он замечает, что "называет его интуицией потому, что сущность души, которая едина с абсолютным и сама есть абсолютное, не может иметь никакого иного отношения к абсолютному, кроме непосредственного отношения"[8]
.