Молодой Верди. Рождение оперы

На другой день композитор снова был в театре, но не застал Мерелли, и еще через день узнал, что импресарио неожиданно укатил по делам в Вену и вернется не ранее, чем через неделю или десять дней. Этот внезапный отъезд обеспокоил композитора. Конечно, в глубине души он нисколько не доверял импресарио. Он отлично знал, что время идет, а для того, чтобы «Навуходоносор» был поставлен на сцене, ничего не сделано. Это неприятно напоминало ему времена «Оберто». Сейчас, как и тогда, у композитора не было влиятельных друзей и не было друзей музыкантов. Впрочем, не совсем, как тогда. Тогда у него был Массини, деятельный и энергичный. А теперь он и Массини потерял из вида. И тогда было еще преимущество: тогда он был совершенно не известным композитором, ни разу не выступавшим в Милане. Теперь с его именем могли связывать провал «Царства на один день».

Обычно, когда он доходил в печальных своих размышлениях до этого момента, он не разрешал себе проводить дальнейшую параллель между временем, предшествовавшим постановке «Оберто», и теперешним своим положением. Он не позволял себе думать, что тогда он был не один, что тогда с ним была Маргерита, которая облегчала ему жизнь, которая как бы брала на себя и большие горести, и все неудачи и несла их так, что ему оставалась меньшая доля. Теперь же Маргериты не было. Но он не позволял себе думать об этом. Он говорил себе, что он написал «Навуходоносора» и за «Навуходоносора» надо бороться. Он повторил себе это и теперь, когда узнал, что Мерелли укатил в Вену.

Дня через два, проходя по площади мимо театра, композитор столкнулся с Солерой.

— Ба! — закричал либреттист. — Кого вижу? Где ты пропадаешь? Ну, как дела? Как «Навуходоносор»?

— Мне думается, что Мерелли мошенник, — сказал Верди. — Он может не поставить моей оперы, хотя и обещал сделать это.

— Никогда! — сказал Солера. — Что ты! На мое либретто? Поставит! Непременно поставит!

— Причем тут твое либретто, — сказал композитор, — не понимаю.

— Ладно, — сказал Солера, — не злись! — Он подхватил Верди под руку. — Идем в кафе. Я угощаю. Выпьем за нашу дружбу. — И, громко смеясь, прибавил: — Я тебе еще пригожусь. Мы с тобой напишем не одну оперу.

— Очень может быть, — сказал композитор.

В кафе было полно посетителей. Композитор и либреттист заняли последний свободный столик и заказали завтрак. Солера был весел и оживлен. Он беспрестанно раскланивался. Знакомых у него было много. Композитор был мрачен. Он думал о том, что Мерелли может не поставить его оперу.

К их столику подсел маэстро Ваккаи. Солера представил композиторов друг другу.

— Маэстро Ваккаи — маэстро Верди из Пармы.

И прибавил, что опера, написанная маэстро Верди, пойдет в Ла Скала в карнавальном сезоне.

Верди был вне себя. Что за пустомеля этот Солера! Ну зачем громогласно заявлять о том, чего на самом деле нет!

Ваккаи ничего не слышал о Верди и посматривал на него с любопытством. Он надеялся, что молодой маэстро из Пармы как-нибудь проявит себя. Но Верди не сказал ни одного слова. Он был возмущен Солерой. Он не хотел смотреть ни на либреттиста, ни на Ваккаи. Он ел быстро, опустив глаза и не отдавая себе отчета в том, что у него на тарелке. Солера ел с аппетитом и смаковал каждое блюдо.

Маэстро Ваккаи встал. Уходя, он еще раз вопросительно взглянул на Верди. Он так и не слышал звука голоса маэстро из Пармы. Солера захохотал.

— Однако, ты не очень-то увлекательный собеседник. Поверь мне, с таким характером ты наживешь себе кучу врагов.

Верди, обжигая рот, пил горячий кофе. Его на улице сильно продуло. Октябрьский ветер был холодный и резкий. Композитор боялся ангины и старался согреться.

— Ну вот, — сказал Солера, — я вижу кого-то, кто сумеет тебя расшевелить.

Верди упорно не поднимал глаз. Он был теперь окончательно убежден в том, что Мерелли будет чинить всяческие препятствия к постановке «Навуходоносора».

— Ах, ах, кого я вижу? Кого я вижу? Маэстро! Дорогой маэстро, как я рад!