Молодые львы

Казнь происходила в подвале мэрии, длинном и сыром помещении, освещенном двумя яркими лампочками. У одной из стен были вбиты в земляной пол два столба. Позади них на земле лежали два низких некрашеных гроба. Белые доски чуть поблескивали в слепящем свете ламп. Подвал использовался и как тюремная камера, поэтому на влажных стенах приговоренные к смерти мелом или углем писали свои последние обращенные к живым слова.

«Бога нет», – прочитал Кристиан, стоя за спинами шестерых солдат, которым предстояло привести приговор в исполнение… – «Merde, merde, merde[71]», «Меня зовут Жак. Моего отца зовут Рауль. Мою мать зовут Кларис. Мою сестру зовут Симона. Моего дядю зовут Этьен. Моего сына зовут…» – Дописать предложение человек не успел.

Ввели обоих осужденных. Они едва двигались, словно им уже давно не приходилось ходить; каждого вели два солдата. Увидев столбы, низкорослый толстяк жалобно заскулил, а вот одноглазый, хотя ноги и отказывались подчиняться ему, вскинул подбородок, дабы изобразить на лице пренебрежение, и Кристиан не мог не признать, что ему это почти удалось.

Солдаты привязали французов к столбам. Сержант, командовавший отделением, подал первую команду. Его парадный голос больше подходил для плаца, чем для сырого подвала.

– Нет! – крикнул одноглазый. – Вы не посмее…

Грохот выстрелов заглушил его голос. Пули разорвали веревки, связывающие толстяка, и он повалился на землю. Сержант подскочил к нему, произвел контрольный выстрел в голову, затем повторил то же самое с одноглазым. Запах сгоревшего пороха на какие-то мгновения заглушил зловоние подвала.

Лейтенант кивнул Кристиану. Тот последовал за ним на улицу. Над городком занимался серый рассвет. В ушах Кристиана еще отдавался грохот выстрелов.

Лейтенант улыбался:

– Как тебе это понравилось?

– Все нормально. Они получили по заслугам.

– Совершенно верно. Ты позавтракал?

– Нет.

– Пойдем со мной. Завтрак меня уже ждет. Через пару минут будем на месте.

Они шли бок о бок. Туман, надвигавшийся с моря, глушил шаги.

– Этот одноглазый совсем не любил немецкую армию, не так ли? – спросил лейтенант.

– Не любил, господин лейтенант, – согласился с ним Кристиан.

– Мы поступили правильно, избавившись от него.

– Да, господин лейтенант.

Лейтенант остановился и повернулся к Кристиану, улыбка не сходила с его губ.

– На велосипедах катили не они, так?

Если Кристиан и замялся, то лишь на мгновение.

– Откровенно говоря, господин лейтенант, полной уверенности у меня нет.

Улыбка лейтенанта стала шире.

– Ты у нас умница. Эффект-то тот же самый. Мы должны показать им, что настроены серьезно. – Он похлопал Кристиана по плечу. – Зайдешь на кухню и скажешь Рене, что я велел тебя хорошенько накормить. Пусть подаст тебе такой же завтрак, что и мне. Ты достаточно хорошо говоришь по-французски, чтобы передать ей мои слова?

– Да, господин лейтенант.

– Отлично. – Лейтенант в последний раз хлопнул Кристиана по плечу, отворил массивную дверь и вошел в серый дом, на окнах которого стояли горшки с геранью.

Кристиан направился к двери черного хода. Завтрак он получил отменный: яичницу с ветчиной и настоящие сливки.

Глава 26

Дым, поднимающийся над горящими сбитыми планерами, заволакивал сырое небо, светлеющее на востоке. Занимался рассвет. Из винтовок и автоматов палили со всех сторон, в небе появлялись все новые самолеты и планеры, стрельба по ним велась из всех видов оружия: зениток, пулеметов, винтовок. Кристиан даже видел, как капитан Пеншвиц, стоя на заборе, стрелял из пистолета по планеру, который врезался в тополь прямо перед позициями роты и загорелся. Находившиеся в нем солдаты, объятые пламенем, резали ножами брезентовые борта и выскакивали на землю.

Все смешалось, все стреляли по всем. Этот бедлам продолжался четыре часа, после чего Пеншвиц запаниковал и повел роту по дороге к морю. Пройдя около трех километров, они попали под обстрел, потеряли восемь человек и повернули назад. По пути потеряли еще несколько человек. В темноте на отставших солдат набрасывались местные жители и затаскивали их в подвалы своих домов. В семь утра Пеншвица застрелил часовой зенитной батареи, с перепугу приняв его за американца. Рота таяла на глазах. Когда же выдалась минута затишья и оставшиеся солдаты укрылись за стенами огромного старинного каменного нормандского сарая, среди откормленных черно-белых коров, которые подозрительно поглядывали на незнакомцев, Кристиан насчитал всего двенадцать человек; среди них не было ни единого офицера.

Потрясающе, мрачно думал Кристиан, поглядывая на коров. Пять часов войны – и от роты ничего не осталось. Если вся армия понесла такие же потери, то война эта закончится к обеду.

Но, судя по доносившимся до него звукам, в других частях с личным составом дело обстояло получше. Армия оборонялась, и оборонялась достаточно организованно. То тут, то там басовито рокотали залпы артиллерийской поддержки.