Молодые львы

А вот участники сражения воспринимает это действо совсем на другом уровне. Их не спрашивают, как наиболее эффективно отрезать действующую армию от ее тылов. С ними не консультируются о продолжительности артиллерийской подготовки. Метеорологи не докладывают им ни о высоте приливов и отливов в июне, ни о вероятности штормов в первой, второй или третьей декадах. Они не участвуют в совещаниях, на которых обсуждается оптимальное число дивизий, которые можно потерять, чтобы к шестнадцати ноль-ноль захватить полоску берега шириной в милю. И нет на десантных баржах ни полированных бюро, ни стенографисток, с которыми можно пофлиртовать, ни карт, на которых действия каждого солдата, помноженные на два миллиона, становятся ясной, понятной, упорядоченной системой условных обозначений, пригодных как для заявлений для прессы, так и для исторических исследований.

Участники сражения видят каски, блевотину, зеленую воду, гейзеры от разрывов снарядов, дым, сбитые самолеты, кровавую жижу, подводные заграждения, пушки, бледные, суровые лица, беспорядочную, тонущую толпу, бегущих и падающих солдат. Им кажется, что происходящее вокруг никоим образом не соотносится с тем, чему их учили с тех самых пор, как они оставили работу и жен, чтобы надеть военную форму. Для сидящего у карт в восьмидесяти милях от поля боя генерала, который ни на секунду не забывает о том, какое место в истории заняли Цезарь, Клаузевиц и Наполеон, операция протекает, как и планировалась, ну, возможно, с минимальными отклонениями от плана. Но для тех, кто готовится вступить в бой, все идет не так.

– О Господи, – всхлипывает солдат, когда снаряд попадает в десантную баржу, которая через два часа после начала операции находится еще в миле от берега, и раненые начинают кричать на скользкой палубе. – О Господи, все кончено.

Генералов, сидящих в восьмидесяти милях от линии фронта, поступающие рапорты о потерях скорее ободряют, чем огорчают (до плановых цифр еще ой как далеко). А солдату от потерь только беда. Когда ранят его самого или соседа, когда в пятидесяти футах взрывается корабль, когда мичман на мостике пронзительным, девчачьим голосом зовет маму, потому что ему оторвало все, что находилось ниже пояса, у солдата возникает только одна мысль: вокруг творится что-то ужасное, а он в самом эпицентре катастрофы. Он и представить себе не может, что в каких-то восьмидесяти милях отсюда сидит человек, который спланировал эту катастрофу, подготовил ее, всеми силами способствовал ее реализации и теперь, когда она-таки произошла, может доложить, что операция проходит, как и намечалось, хотя этот человек обязан знать и о разрыве снаряда, и о кренящейся десантной барже, и о скользких палубах, и о кричащем мичмане.

– О Господи, – вздыхает солдат, наблюдая, как тонут под ударами волн танки-амфибии, а из люка успевает выскочить (если успевает) только один человек. – О Господи, – бормочет он, глядя на оторванную от тела ногу, лежащую у самого его лица, и только потом осознает, что нога-то его. – О Господи, – причитает солдат, когда трап сбрасывается и двенадцать человек, бежавших перед ним, падают в холодную воду, прошитые пулеметной очередью. – О Господи, – рыдает он, отыскивая на берегу воронки-укрытия, которые должны были понаделать для него летчики, и, не находя их, плашмя падает на песок под градом шрапнели. – О Господи, – стонет он, видя, как его друг, с которым он не разлучался с сорокового года, с тех пор как они познакомились в Форт-Беннинге, штат Джорджия, подрывается на мине и повисает на колючей проволоке со вспоротой от шеи до ягодиц спиной. – О Господи, – всхлипывает солдат, непосредственный участник сражения, – все кончено.

Десантная баржа болталась на волнах до четырех часов дня. В полдень санитарный катер забрал получивших первую медицинскую помощь, аккуратно перевязанных раненых. Ной не без зависти наблюдал, как укрытых одеялами людей на носилках переносят на катер. Они отвоевались, думал он, они отвоевались. Через десять часов будут в Англии, через десять дней – возможно, в Соединенных Штатах, а если повезет, им уже не придется возвращаться на фронт.

Но в ста футах от их баржи в санитарный катер угодил снаряд. Сначала что-то громыхнуло, но катер вроде бы остался на плаву. Однако мгновением позже он начал медленно переворачиваться. Минуту-другую носилки, одеяла, повязки кружило в зеленой воде, а потом все исчезло в морской пучине. Среди раненых был и Донелли, которому осколок угодил в голову. Ной всматривался в бурлящую воду в надежде разглядеть Донелли, но тщетно. Так и не удалось ему пустить огнемет в дело, мрачно подумал Ной, а ведь Донелли столько готовился.