Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям

– Вот оно, настоящее предательство. Для меня оно не в том, чтобы лечь в постель с другой, если ты женат, придумав для этого несуществующий ужин с бывшими коллегами, пока жена дома наглаживает тебе рубашку. Меня возмущает, что родители всю жизнь велели придерживаться определенного кодекса поведения, словно, только следуя ему, можно считаться достойным человеком. В результате мне двадцать пять, а у меня до сих пор нет парня, потому что я не считала себя достойной отношений. Я всегда и во всем боялась ошибиться, ведь они ожидали от меня, чтобы я вела себя как хорошая дочь, которую они воспитывали в соответствии с их кодексом жизни… А теперь я вижу, что они сами не следуют этому кодексу…

Я слушаю Агату и понимаю, что переживаю сложный, многогранный контрперенос. С одной стороны, испытываю по отношению к ней такие восторг и восхищение, что хочется поменяться с ней местами, стать ею или хотя бы сделать так, чтобы наши сорок пять минут никогда не кончались, чтобы она объяснила мне, как устроена жизнь, подправила и мою тоже, чтобы на меня под ее руководством снизошло умиротворение. Я бы хотела, чтобы она стала моим литературным негром

, чтобы она написала для меня эту книгу, поставила вопрос о молодых взрослых перед президентом Маттареллой. Я бы хотела позвонить ее родителям и сказать, что они во всем не правы, и, поскольку мне кажется, что она права вообще во всем, наверняка она права и здесь – что, впрочем, неважно. «Посмотрите, – хочется мне прокричать им, находясь во власти воодушевления, – она все равно справилась, пусть вы и провалили свою задачу! Все равно в результате ваша дочь поняла о жизни все, больше, чем о жизни знаем мы с вами, и это произошло именно потому, что вы ее всему этому не научили. Ну разве это не потрясающе?»

В то же время Агата унижает меня, прижимает к стенке: да простит Господь грехи нас, взрослых, которые позволяют тем, кто идет за нами, превзойти нас и стать лучше. Тем не менее какой позор… Молодые взрослые, не прилагая больших усилий, всегда справляются с жизнью немного лучше нас. Не правда ли, это смущает?

Перед нами словно открываются два пути. Либо ты ненавидишь молодых взрослых, всячески вставляя им палки в колеса, лишь бы заткнуть им рот, чтобы они тебя не беспокоили. Или ты признаешь их правоту, записываешь, что они говорят, проникаешься тем, что они предлагают, – жить лучше, чем живешь ты сам (не во имя производительности, но во имя качества), – и потом как минимум стараешься так и поступать.

Я чувствую все это и многое другое, пока слушаю Агату. Она же заканчивает такими словами:

– Я против грешков. Я хочу, чтобы все, что испытываю, было частью моей жизни. Я хочу, чтобы каждый мой опыт становился частью целого, чтобы не было необходимости заниматься чем-то втайне. Я хочу иметь возможность объяснить, что и зачем я делаю, вне зависимости от того, разделяют мое мнение или нет. Но если мне придется краснеть за то, что я чувствую, или за то, что выбираю, надеюсь, мне хватит смелости не совершать этих поступков, а не хитрости совершать их незаметно. Доктор, вам не кажется, что, если бы мы были настоящими, мы все были бы немного более интересными людьми?

Однозначно, дорогая Агата. И не только интересными, но также и немного более здоровыми и счастливыми людьми. Психопатологии в конечном счете известно лишь одно расстройство, которое выражается в различных диагнозах в зависимости от того, как мы функционируем. И это расстройство – притворяться не теми, кто мы есть на самом деле.

Чтобы не было недопонимания

Брунелла не единственный взрослый человек, который поделился со мной своей долгой ночью безымянной. У клиентов, моих сверстников или даже старше, как и у людей, которых я знаю вне работы, естественно, есть то, что Агата назвала грешками, – секреты, о которых в той или иной степени нельзя рассказывать: тайная любовь, противозаконные поступки, ковыряние в носу, когда ты остаешься в одиночестве… Короче, оплошности, несовершенства, грехи, обходные пути. Они нужны как отдушина от фактически изжившего себя брака, неблагодарной работы, жизни, которая далека от того, как человек ее себе представлял. Судя по тому, что мне рассказывают, так люди пытаются удержаться на плаву, не сойти с ума от несчастья, боли или одиночества, дать себе поблажку. Никто из них не гордится грешками и не относит себя к святошам. Некоторые стыдятся своих поступков, другие – не наказывают себя, третьи, несмотря на конфиденциальность, которую гарантирует моя профессия, намекают, что, возможно, хотели бы рассказать о чем-то еще, но не могут. Даже взрослые страдают от чужих суждений, чувства вины и чрезмерных размышлений.

Они проигрывают чувству собственной неполноценности, не видят будущего, держатся за то, что сумели выстроить вокруг себя и боятся потерять, потому что иногда это все, что у них есть. И они не уверены, что сумели выстроить и что-то внутри себя, там, где находится ядро их я.