Момент

«Где они живут?»

«У нас нет точного адреса», — ответил Ульман.

«Просто скажите, в каком районе».

«Фридрихсхайн».

«А Юдит? Она получила награду за столь „патриотическое“ предательство своей лучшей подруги?»

Ульман и Йохум снова переглянулись. Потом фрау Йохум сказала:

«Наш источник с той стороны сообщил, что у вашей подруги случился нервный срыв после того, как вас арестовали, а Йоханнеса отдали в другую семью. Я уверена, вы сейчас презираете ее, но Штази было известно о ее многолетнем романе с женщиной, и ей угрожали рассказать ее мужу об этой лесбийской связи, если она откажется сотрудничать. Нам также стало известно, что после нервного срыва ее поместили в психиатрическую лечебницу».

У меня голова шла кругом. Юрген мертв. Юдит — в психушке, откуда мало кто выходит здоровым. А еще известие о том, что мою лучшую подругу вынудили стучать на меня. Но самыми тревожными были мысли о том, что Йоханнес теперь воспитывается в семье сотрудников Штази. И разве эта супружеская пара — разумеется, бездетная — вернет ребенка законной матери, которую вышвырнули из их «демократической, гуманистической» страны? Да никогда в жизни. Я в этом не сомневалась.

Фрау Йохум догадалась, о чем я думаю, и снова попыталась утешить меня:

«Это будет долгий путь, Петра, но я даю вам слово, что мы сдвинем горы, лишь бы вернуть Йоханнеса».

«Вам не нужно двигать горы, — прошептала я. — Достаточно одной Стены».

В течение следующих недель я плотно сотрудничала с ними, отвечая на все вопросы. Я приняла их предложение помочь мне найти скромное жилье и устроиться на работу на «Радио „Свобода“». Когда они предложили мне три тысячи дойчемарок на покупку мебели и одежды, я не стала отказываться. Фрау Людвиг стала для меня старшей сестрой, она водила меня по магазинам, знакомила с Западным Берлином, чтобы я быстрее освоилась, старалась вкусно кормить, следила за моим настроением, отмечая любые перепады.

Потрясение, от которого я так и не оправилась, глубокая тоска и злость по-прежнему жили во мне, оставаясь мрачными спутниками моего существования.

Когда встал вопрос о поиске подходящей квартиры, фрау Людвиг с неудовольствием восприняла мою настойчивую просьбу подыскать что-нибудь в Кройцберге, как можно ближе к Стене, — она знала, почему я так стремлюсь туда.

«Может, не стоит селиться так близко к Йоханнесу?» — осторожно спросила она.

«Мне необходимо быть рядом с ним».

«Но это значит, что твоя рана останется открытой».

«Неужели вы действительно думаете, что она когда-нибудь затянется?»

«Как мать… думаю, что никогда. Но как человек, который заботится о тебе, скажу, что со временем ты как-то приспособишься ко всему этому».

«Нет, никогда».

Прошел год, но рана не затянулась. Любовь, которую я испытываю к тебе, Томас, любовь, которую даешь мне ты, наша любовь, конечно, изменила мою жизнь. И я только сейчас начинаю понимать, что счастье возвращается ко мне. До тебя единственной радостью в моей жизни был Йоханнес. Как бы я ни старалась уговаривать себя, пытаться примириться с тем, что он для меня потерян, что я никогда не увижу его и буду до конца своих дней оплакивать его, словно он умер, я все равно не могу принять эту реальность. Она ходит за мной по пятам, словно призрак. Я знаю, что так будет всегда. Вот почему, ради твоего же блага, будет лучше, если ты уйдешь от всего этого, оставишь меня. Потому что до тех пор, пока мой сын воспитывается в этой чудовищной стране, чужими людьми — которым в награду за их грязную работу во славу режима подарили моего сына, — душа моя останется искалеченной, и жизнь со мной будет невыносимой. Поэтому прошу тебя, Томас, уходи прямо сейчас. Убереги себя от этого кошмара. Спаси себя от меня.

Глава восьмая

Когда Петра замолчала, я встал и крепко прижал ее к себе. Но ее реакция на эти объятия, на мою попытку утешения расстроила меня. Она была вялой и безразличной, словно вместе с воспоминаниями из нее утекла жизнь. Несмотря на это, я обнял ее еще крепче и сказал:

— Когда ты пришла сюда в ту нашу первую ночь, ты попросила никогда не отпускать тебя. Я обещал, что так и будет. И от этого обещания не отступлюсь, тем более после всего, что ты мне рассказала.

— Ты серьезно?

— Ты сама знаешь, что да. Так же как знаешь и то, что ради тебя, ради нас я готов на все.

— Нас, — повторила она за мной, осторожно произнося это слово, будто оно было для нее незнакомым или, хуже того, запретным. — Я так этого хочу. Но…

— Я не принимаю слова «нет». То, через что ты прошла, что пережила, могло бы сломать многих. Но тебя не сломало. Теперь, вместе, у нас есть реальный шанс стать счастливыми. Это наш шанс на счастье…

— Но разве я могу быть счастливой без Йоханнеса?

— Ты родишь еще одного ребенка. Нашего.

— Но это не вернет мне Йоханнеса. Не заглушит мою боль.

— Верно, но ты снова станешь матерью.

— Ты действительно этого хочешь, Томас? Ты, привыкший к свободной жизни, привыкший бродить по свету, вечный странник. Вряд ли ты захочешь менять подгузники или заниматься домашним хозяйством.

— Я хочу этого, хочу для тебя, хочу для нас. И да, я хочу от тебя ребенка.