Монах. Анаконда. Венецианский убийца

С этими словами она сняла перчатку и протянула цыганке руку. Та некоторое время смотрела на ее ладонь, а потом сказала:

Судьбу? Не стану, ваша милость!Она давно уже свершилась.Но ваши я взяла монеты,Примите ж вы мои советы.Тщеславьем детским, ей-же-ей,Вы удручаете друзей.Кокетничать в такие лета —Безумья верная примета.Когда красотке пятьдесят,Когда глаза ее косят,То трудно прелести такой

Зажечь пожар в груди мужской.Белила и румяна прочь —Пристойней нищему помочь,Чем тратить деньги в заблужденьеНа сладострастья ухищренья.Не о поклонниках с утра —О Боге думать вам пора.И не гадать о женихах,Но каяться в былых грехах.Ведь Времени коса вот-вотВолос остатки прочь смахнет.

Речь цыганки вызывала в толпе взрывы хохота. «Пятьдесят», «глаза косят», «остатки волос», «белила и румяна» и прочее передавалось из уст в уста. Леонелла чуть не задохнулась от бешенства и осыпала свою злокозненную советчицу жесточайшими упреками. Смуглая пророчица некоторое время слушала ее с презрительной улыбкой, затем резко ей ответила и повернулась к Антонии:

Уймитесь, госпожа моя!

Лишь то, что есть, сказала я.Теперь, красавица, тебеЯ о твоей скажу судьбе.

Как и Леонелла, Антония сняла перчатку и протянула цыганке лилейную ручку, а та долго вглядывалась в линии на ладони с изумлением и жалостью и произнесла затем следующее предсказание:

Боже, линия ужасна!Ты добра, чиста, прекрасна.Счастьем стать могла супруга,И любили б вы друг друга.Но увы! Не будет так:Вот черта – зловещий знак!Сластолюбец и с ним адГибелью тебе грозят,Ты снести не сможешь горя

И с землей простишься вскоре.Чтоб судьбу отсрочить злую,Помни, что тебе скажу я.Как увидишь добродетель,Что сама себе свидетель,Что соблазна не встречает,Слабость ближних не прощает,Тут гадалку вспомни ты.Знай: нередко доброты,Кротости, смиренья видПохоть с гордостью таит.Я с тобой прощусь теперьСо слезами, но поверь,

Что кручиниться не надо.За страданья ждет награда,И в блаженстве бесконечномПребывать ты будешь вечно.

Договорив, цыганка закружилась и, трижды повернувшись, с видом отчаяния убежала. Толпа последовала за ней, и Леонелла смогла войти в дом, досадуя на цыганку, на племянницу и на зевак – короче говоря, на всех, кроме себя и своего пленительного кавалера. Предсказание цыганки ввергло Антонию в трепет, однако мало-помалу впечатление это стерлось, и через несколько часов она забыла о случившемся, словно его никогда не было.

Глава 2

Fòrse sé tu gustassi una sòl voltaLa millé sima parte delle giòje,Chegusta un cor amato riamando,Diresti repentita sospirando,Perduto è tutto il tempoChè in amar non si spènde.Tasso[10]