Монархия и социализм

С этой точки зрения Черчилль был идеальной политической фигурой, лучше было просто не придумать, он сам создал себя именно для такой роли. Не говоря уж о том, что он обладал редкой даже для политика способностью наживать себе врагов, в этом смысле у него тоже не было равных. Эпитеты, которыми его награждали даже благосклонно настроенные к нему люди, пестрели словечками вроде «erratic», «unreliable» и «not a safe man». Ему не верили представители ни одной из политических партий, не верили люди, у которых само слово «доверие» не вызывало ничего, кроме смеха и которые под «доверием» имели в виду совсем не то, что мы с вами. Черчилль был «фальшивой монетой», с Черчиллем было «опасно связываться», причём опасность эта была осознана английскими политиками ещё на заре его карьеры и озвучена в следующем эпизоде — в 1916 году Ллойд-Джордж спросил тогдашнего главу Консервативной партии Бонара Лоу в качестве кого он хотел бы видеть молодого Черчилля, как коллегу по правительству или же как политического оппонента, на что Лоу ответил: «Я бы предпочёл, чтобы он всегда был против нас.»

К маю 1940 года, когда судьба Черчилля изменилась столь драматическим образом, за его плечами висел тяжкий груз сорокалетнего всеобщего недоверия, в предшествующее же войне десятилетие он, в своих попытках вернуться во власть, в отчаянии начал хвататься за лопавшиеся, как пузыри, политические химеры. «Churchill contributed nothing to the politics of the 'thirties' — exept idiocy. He jumped from one lunatic policy to another.» — «Черчилль не привнёс в политику тридцатых ничего, кроме идиотии. Он перепрыгивал от одного безумного политического проекта к другому.» После того, как он связал себя с проигравшим борьбу за трон Эдвардом VIII все (и он сам в том числе) считали, что с его политической карьерой покончено навсегда. Когда он превратился в «алармиста» и начал «антигитлеровскую» кампанию, то поначалу и это воспринималось с дежурным недоверием, но вдруг, совершенно неожиданно (и для самого Черчилля в том числе) фортуна повернулась к нему лицом — война, откладывавшаяся на когда-нибудь потом, оказалась на пороге и — стук! стук! — постучалась в английские двери. «Ах! А мы тебя так скоро не ждали… Ну, что ж, раз пришла — заходи…»

Как-то так вышло, что Черчилль оказался чуть ли не единственным, «кто предупреждал заранее», теперь он мог с торжеством подняться на трибуну, поднять указательный палец и с изрядным злорадством заявить своим политическим противникам (а в их числе был весь поголовно английский истэблишмент) — «а ведь я вам говори-и-ил!» и в ответ он слышал не топот ног и не «бу-у-у!», а аплодисменты. Черчилль стал «популярен». Популярен «в массах», в глазах публики-дуры он был не только реабилитирован, но ещё и предстал «жертвой», травимой именно за произнесённые слова правды, гонимых любят отнюдь не в одной только России, жертва сильных любезна любому народу и английский народ вовсе не исключение. Но популярность Черчилля не значила ничего без политической поддержки, а вот с этим у него было не просто плохо, а плохо катастрофически, да к тому же теперь к застарелому недоверию прибавилась ещё и зависть, дела Черчилля, несмотря на внешний блеск, были плохи — всю войну руководство его собственной Консервативной партии плело интриги и подсиживало «премьер-министра» как могло, социалисты же и либералы как не любили его, так и продолжали не любить.

Верхушка армии Черчилля попросту ненавидела армейской тяжёлой ненавистью. И было за что, военные не могли забыть, как «болтун» Черчилль в бытность свою министром финансов резал военный бюджет, причём не просто резал, а так, словно у него было по отношению к армии что-то «личное». Так что в отсутствие политической поддержки Черчилль не мог опереться и на армию. Кто там у нас ещё остался? А, чуть не забыл — спецслужбы. Как только Черчилль был назначен формальным «премьер-министром», то чуть ли не первым его шагом стало следущее — 25 мая 1940 года был смещён со своего поста многолетний во всех смыслах глава Security Service, более известной как MI5, Вернон Келл, всемогущий английский «Гувер». Какой именно причиной, убирая Келла, руководствовался Георг, неясно до сих пор, но, как бы то ни было, эта неблагодарная задача была возложена на Кабинет, а Эттли быстренько переложил её на Черчилля (у нас ведь всем распоряжается премьер-министр, не так ли? он у нас за всё ответчик) и тот грязную работу и довершил, после чего ни о каких не то, что близких, а и дальних отношениях с секретными службами говорить не приходилось.