Монгольская империя и кочевой мир

Претензии монголов на земли ислама этим не ограничились. В декабре 1259 г. армии Хулагу разместились на севере Сирии. Монгольские войска попытались пройти вперед, но их продвижение было остановлено в декабре 1260 г. султаном мамелюков ал-Малик ал-Музаффар Кутузом и Байбаром, которые одержали знаменитую победу в Айн Джалут [Amitai-Preiss 1992, p. 119–150]. Состояние войны между мамелюками и иль-ханами длилось более шестидесяти лет, вплоть до подписания мирного договора в 1323 г. [Amitai-Press 1995].

2. Между шариатом и Ясой — идеологическая война.

Поражение монгольских войск в Айн Джалуте в 1260 г. зафиксировало территории влияния: мамелюки доминировали в странах Леванта, тогда как с другой стороны сирийской пустыни иль-ханы завоевали Месопотамию, сердце аббасидского Дар ал-Ислама

. Претензии иль-ханов на Сирию подтверждаются многочисленными посольствами, отправленными на латинский запад с целью заключить мир между христианскими принцами и папством. Одновременно они отправили письма и послов к мамелюкским султанам, призывая их к подчинению. Этот дипломатический обмен дал повод к настоящей идеологической войне между двумя государствами.

Мамелюки пришли к власти в тот момент, когда в Дар ал-Исламе формировалась новая идеология: преемники Чингис-хана отстаивали свое право «императорской счастливой судьбы (suu)», дарованной правящей семье «Небом» [Rachewiltz 1973, p. 21–36]. В этом контексте любой суверен, который отказывался подчиняться монгольским властям, считался выступающим против не только преемников Чингис-хана, но и самого «Тэнгэри». К этой теме периодически возвращаются в историографии пост-чингисовской эпохи: все народы земли приглашаются «быть в мире и гармонии с монголами», иначе говоря, к полной и безусловной покорности [Amitai-Press 1999, p. 62]. В письмах, отправленных иль-ханами на запад, делается акцент на небесный мандат; все они начинались определенной формулой, как мы это видим в письме Аргуна к Филиппу Красивому (1289): «Силою вечного неба, счастьем хагана мы говорим (mongketenggeri-yinkucun-dur, qa’an-usuu-dur […] ugemanu

)» [Les lettres… 1962, с. 17–18].

Встретившись лицом к лицу с «монгольским nasab», мамелюки (низкого происхождения) не могли предложить чего-либо подобного: они были отмечены печатью отсутствия преемственности в мире, неотступно следующем генеалогии. В 1269 г. иль-ханид Абага написал Байбарсу в послании: «Лучшее, что ты можешь сделать — это мир с нами… Ты раб, купленный Сивасом, как можешь ты противостоять правителю земли?» [Amitai-Press 2001, p. 107]. Абага, правитель императорской крови, владеющий мандатом Неба, мог только выразить свое презрение незаконным мятежникам, не имеющим благородных предков. У Байбарса не было другого выбора для доказательства легитимности своей власти как только представиться защитником истинной веры перед лицом языческой и тиранической династии.

Яса была одним из элементов идеологической борьбы, в которую включились мамелюки и иль-ханы. В 1269 г. Абага отправил Байбарсу послание, содержащее четыре ссылки на Ясу [Amitai-Press 1994, p. 28–30]. В этом тексте упоминание ясы

ассоциировалось с терминами farman и yarligh и титулом хаган, одной ссылкой на Хубилая, от которого Абага зависел. Контекст побуждает перевести farman

и yarligh как «распоряжения и указы правящего хагана», что дает им статус, эквивалентный таковым Чингис-хана. В своем ответе Абаге Байбарс провозглашает: «Наша Яса выше, чем таковая Чингис-хана. Бог дал нам возможность, чтобы правили больше чем сорок правителей!» [Amitai-Press 1994, p. 30]. Нет сомнения, что Байбарс использовал здесь термин яса в смысле шариат [ibid, p. 31; Broadbridge 2001, p. 108–109]. Никто не удивился, что эти исторические обстоятельства привели мусульман к восприятию Ясы, которая осталась в силе и после официального обращения иль-хана Газан-хана в 1295 г., как шариата и сунны монголов, как совокупности законов, находящихся в противоречии с исламом.