Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина

Очевидно, что сам автор книги рассказов «#ПесниЦоя» тоже фанат музыканта. Вернее, так: во всяком случае был им в незабвенной молодости. Сейчас, находясь в возрасте мудреца, переосмысливает прошлое заново, ностальгирует, а порой даже готов заклеймить Цоя позором как виновника торжества/буревестника/предвестника «перемен» (хоть и неосознанного, как бы «поневоле»): дескать, певец, как ветер, нагонял тучи над седой равниной моря и реял между ними, чёрной молнии подобный. Приготовьтесь, цитата не то, чтобы большая, но не маленькая: «Считать ли его щелью, открывшейся, чтобы из неё полезли попса, продажность, русский рок, вся будущая мерзость девяностых, вообще нечто такое, что изменило навеки страну и сделало нас, хороших таких, юных и весёлых, тем, что мы есть сейчас? Считать ли его пришельцем – извне, или демоном – тем же пришельцем, но, так сказать, изнутри? Можно. Но глупо. Сами виноваты. Сами умрём. Нечего сваливать на других. Да и что твердить – умереть, умереть… Вот уж глупость точно. А если попробовать иначе? Ему-то, в конце концов, удалось…» Помните? Мы поклоняемся тому, над чем смеялись, а смеёмся над тем, чему поклонялись: с болью, тоской и ностальгией по ушедшему; смех сквозь слёзы.

Аккордом Цоя (не дембельским) автор книги «треков» считает его последний концерт на празднике популярной тогда (впрочем, и сейчас) молодёжной газеты (правда, в то время она была молодёжной, а нынче – просто жёлтая): «Как вспоминают очевидцы, праздник “МК” на Большой спортивной арене в Москве 24 июня 1990-го – самый успешный и последний концерт Цоя. Финальный аккорд». Коль речь об «очевидцах», то… очевидно, что тот виртуальный лирический герой, от лица кого ведётся повествование в последнем «треке», сам на этом концерте не был. Впрочем, как и реальный автор книги. Но ему (тому, и другому) очень бы этого, конечно, хотелось. Да, даже сегодня, по прошествии тридцати с гаком лет, Михаилу Гундарину хотелось бы побывать там, на этом/том празднике ушедшей жизни, переиграв/переформатировав личное прошлое.

Мечты, мечты, где ваша сладость?

«Цой, конечно, выступал последним. Это был его триумф».

***

…Что касается реальной/исторической цоевской «Камчатки», то мораль сей басни такова (и она общеизвестна): это народное название угольной котельной на улице Блохина, д. 15 в Санкт-Петербурге. Виктор Цой работал там кочегаром с 1986 по 1988 год. Сейчас это музей и место паломничества фанатов творчества поэта, певца и музыканта.

«Это странное место Камчатка,

Это сладкое слово “Камчатка”.

Но на этой земле я не вижу тебя,

Я не вижу твоих кораблей,

Я не вижу реки, я не вижу моста,

Ну и пусть…»

А что для самого Цоя означало слово «Камчатка»? Певец объяснял так: дескать, «ничего конкретного», мол, это просто поэзия из воздуха (в крайнем случае лингвистика как одна из частей двуединой филологии): «Я там [на Камчатке как полуострове – В.Б.] никогда не был, оно

[слово – В.Б.] лишь подчеркивает некую абсурдность текста, его фантастичность. “Камчатка” и “Алюминиевые огурцы” – это чистая фонетика и, может быть, какие-то ключевые моменты, не связанные между собой и имеющие задачу вызвать ассоциативные связи. Можно назвать это второй фантастикой. Можно в какой-то мере сравнить этот подход с театром абсурда Ионеско. Только у нас не мрачное разрешение действительности, а более весёлое».

В общем, Камчатка – это просто Камчатка да и только («я дерусь просто потому, что я дерусь!» – известное выражение Портоса из книги Александра Дюма «Три мушкетёра», хотя конкретно эта фраза стала популярной у нас после выхода в свет советского кинофильма режиссёра Георгия Юнгвальд-Хилькевича).

У Цоя:

«Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас,