Море никому не расскажет

Неуверенно делая шаг навстречу предложению доктора, я ощущала трепет. Зародилась надежда прийти в себя окончательно и уехать. Я представляла, как выставляю на продажу дом, оформляю документы и пробую вновь начать все сначала. Не хочу узнавать другие подробности семьи Голд. Хватит!

– Хорошо, – тепло произнес доктор. – Что вы ощущаете сейчас?

– Возбуждение от предстоящей работы. Но при этом сильную тяжесть в груди. Она во мне все это время, пока я здесь.

– Ладно. Давайте сосредоточимся на этой тяжести.

Я закрыла глаза и стала глубоко дышать.

– Очень хорошо, – поддержал мои маленькие действия Курари. – А теперь представьте эту тяжесть и опишите. Какая она? На что похожа? Пусть это будет символично. Может, не очень ярко. Или, наоборот, как нечто четкое и сравнимое с чем-то.

Я сосредоточилась:

– Огромный серый мешок. Брошенный кем-то. На нем есть заплатки и старые швы.

– Опишите, что вокруг него.

– Серый морской пейзаж. Берег. Вода не трогает мешок. Он слишком далеко от нее.

Мой рассказ прервался. Я углубилась в наблюдение. Там в воображении заработали все органы чувств. Картинка стала ярче и реальнее. Мешок зашевелился. Из него медленно показалась голая рука, которая потянулась ко мне. Она становилась все длиннее и длиннее, захотелось инстинктивно отпрянуть назад. Ладонь резко раскрылась, схватила меня за горло и уволокла в мешок.

Меня тащило в глубь пропасти, пока я не шлепнулась на деревянный пол. Вокруг было темно. Я замерла на несколько секунд. С легким гудением загорелся свет по периметру стен в виде длинных ламп. Неизвестная мне комната с окрашенными в серый цвет стенами. Ни дверей, ни окон. В углу забился мальчик. Эрик. Тот, что утонул.

Я подбежала к нему:

– Эй, что ты здесь делаешь?

Он повернулся ко мне и показал заплаканное лицо.

– Теперь я живу здесь… – прозвучал его детский голосок.

– Почему? Что это за место? – нервничала я.

– Мой новый дом.

Помещение напоминало вечный погреб заточения. Маленькая душа застряла. Но такого не может произойти без чьего-либо умысла! Я осмотрела потолок. Там был люк. Послышались шаги. Скрежет металлической двери, и руки неизвестного бросили в него оторванный кусок хлеба и два яблока.

Мальчик с жадностью бросился к выданной пище и дикими движениями стал запихивать все в рот. Слюни, крошки и сок яблок летели во все стороны. Его глаза постепенно почернели полностью. Маленький Эрик стал каким-то нереальным. Сквозь чавканья он объявил:

– Я найду их и заставлю заплатить!

Мой крик вернул меня на групповой сеанс к доктору Курари.

– Аманда, все хорошо! Это всего лишь воображение. Вы здесь, с нами.

Его голос не успокоил меня. К чему эти вновь появившиеся видения? Я же хотела сбросить с себя тяжесть истории семьи Голд!

– Думаю, стоит закончить на сегодня. Мы продолжим работать с остальными, а вы пока пойдите в палату и побудьте в тишине. Отгоните все и подумайте о чем-то хорошем, – распорядился доктор.

Я стремительно вышла и наткнулась на молоденькую медсестру.

– Как раз вы-то мне и нужны!

Не успев отойти от увиденного, мой мозг не решился строить догадки, зачем я понадобилась кому-то. Девушка продолжила:

– В палате вас ожидает молодой человек. Попросил найти Аманду Дэй.

Она повернулась и заговорщическим тоном добавила:

– Такой симпатичный!

Я осознала, что мне сказали, когда медсестра уже удалялась от меня. Мой вопрос догнал ее на ходу:

– Но кто это?

Девушка обернулась, задумалась и ответила:

– Он представился Эриком Голдом.

Глава 17

Он

Всегда восхищалась уверенными в себе людьми. В их глазах светится разноцветный огонь, ведущий к различным вершинам. Такую степень доверия к себе очень сложно сформулировать. Она либо дана Богом, либо вырывается из грязных лап толпы комплексов.

В моем тихом омуте никакого доверия к себе не было. Вечные сомнения и критика. Тринадцатилетней девочкой смотрелась в зеркало и не понимала, какого я пола. Очень длинные руки, готовые задушить в объятиях, свисали тонкими костылями. А это лицо! Чересчур круглая форма с темными пуговицами глаз. Особенно раздражали мелкие противные прыщи, которые нападали на щеки бесформенными отрядами и вырывали с корнем всю мою любовь к себе. Я даже подстриглась очень коротко – ни дать ни взять пацан.

Отсутствие женственных линий в моем теле пришлось скрывать мешковатыми балахонами, широкими штанами и майками. Сказать мне о том, что это временно, что во мне на самом деле и много девичьего, было некому. Моя дорогая тетя любила меня, но больше выполняла опекунскую роль. Она была занята нашим достатком. Не побывав ни разу замужем, эта женщина решила взять на себя бремя содержания десятилетней племянницы и совсем поставила крест на своей личной жизни. Повзрослев, я много думала – возможно, тетю устраивало одиночество, а чтобы выполнить социальный догмат об обязательной реализации материнской роли, она подняла на ноги меня. Я же эту роль так и не смогу сыграть…