Море никому не расскажет

Мои родители были добрыми и любящими. Особенно мама. Не женщина, а сошедшее с небес теплое солнце. Ее любили все вокруг. Думаю, такой необыкновенный человек очень понадобился в раю, поэтому Бог ее забрал. Тихим чудовищным голодом саркома быстро стала поедать тело мамы и не оставила никаких шансов на продолжение жизни.

Мне уже исполнилось девять, и наступил адский год. Папа практически сошел с ума. Он рыдал каждый день. Перестал есть и мыться. Утром его глаза задерживались на моем лице, потом начиналась истерика: «Я не могу на тебя смотреть! Это невыносимо! Каждый раз твое лицо разрывает меня на части – ты слишком похожа на нее!» Громкие шаги, удар дверью об косяк. Тишина.

Потом я молча шла в школу, возвращалась и запиралась с уроками в спальне. Со мной была большая бутылка воды и наспех сворованные из шкафа печенья. Иногда удавалось вытащить из холодильника какую-нибудь нормальную еду, хотя ее качество было под вопросом. Никто ничего не готовил. Я попросту не успела научиться, а начинать было страшно – папины истерики заставляли скрываться от него.

Тревогу забила тетя, как-то приехавшая проверить, как мы живем без мамы. Она появилась на пороге и ахнула:

– Девочка моя, ты вообще ешь? Где Роберт?

– Папа ушел позавчера. Не знаю, куда, – пропела я тоненьким голоском.

Вечер был очень домашним впервые за многие месяцы. Суп, жареные грибы с картофелем и чай с жасмином.

Мы прождали пару дней. Папу объявили в розыск. Он просто исчез. Тетя забрала меня к себе в Северный, оформила нужные бумаги. Мне даже стало легче.

Я много раз возвращалась в воспоминания и спрашивала себя – можно ли вот так просто уйти от своего ребенка? Злилась, обвиняла. Но долго ненавидеть отца не могла. Где-то глубоко во мне сидело понимание. Принятие. Объяснение.

Та любовь, которая соединяла моих родителей, была чем-то мистическим, рожденным из тонких материй. Случай один на миллиарды. Разорвать эту ткань чувств и привязанностей сродни смерти. Один умирает, второй загнивает по инерции. Для папы мир стал ненавистным, а тут еще я… Каждый раз, когда я смотрела в зеркало, детские глаза не обращали внимания на сходство с мамой. Я видела себя и не понимала папиных истерик. Позже, рассматривая свои фотографии, не заметить одинаковость большинства черт лица не смогла.

Хотелось взять свою внешность, смять, как тонкую бумагу, и порвать на мелкие кусочки, чтобы вылепить нечто новое. Вдруг тогда бы папа вернулся.

Что-то подсказывало мне – не помогло бы ничего. Папа ушел не только из дома. Его путь получил поворот в другое измерение. Либо смерть тихо подошла сзади и разрубила косой уставшее от слез тело молодого мужчины, либо он сам прыгнул на ее лезвие. Душу папы в этом мире я не чувствовала. Или просто не хотела ее ощущать.

Сомневаться во всем – стало моей привычкой. Никакого доверия к себе. Стоя в коридоре больницы после слов медсестры, я снова оказалась в растерянности. Некто, представившийся Эриком Голдом, ждет меня в палате, пока мозг пытается сопоставить эту информацию с известными ему фактами. То есть мой умерший любимый сейчас здесь? Я сама видела его труп! Кого же тогда я похоронила?..

Бред посыпался в мои мысли. Вспомнив все известные мне странности семьи Голд, я придумала теорию о близнецах, о подставной смерти и прочие глупости. Даже засомневалась в реальности происходящего. Проще пойти и встретиться с ожидающим меня человеком.

Закипела злость от непонимания, которая стала моим стимулом. Я побежала в свою палату и открыла дверь резким толчком. Никого. На кровати лежала очередная дохлая лиса.

Тошнота не заставила себя ждать. Успев добежать до туалета, я заперлась в одной из кабинок и обняла холодный унитаз. Рвотные позывы ушли. Голова горела.

Раздался скрип петель. Медленные спокойные шаги. Под дверью рядом со мной показались черные ботинки и нижняя часть брюк. Стук в дверь кабинки.

Я дернулась и растерялась. Бежать некуда. Хотя, может, это кто-то из работников больницы проверяет, все ли в порядке. Бред, Аманда, бред! Ты знаешь, что это ОН!

Дверь зашаталась – в нее уже ломились. Грохот стоял оглушающий, тем более стук моего учащенного пульса усиливал шум. От страха я залезла на унитаз и попыталась заглянуть в открытое пространство между потолком и кабинкой. Бесполезно – мало роста. Дверь продолжали атаковать.

Тогда я вновь быстро спустилась на кафель и поползла к другому унитазу. Стены туалетных комнат были из тонких панелей и не доходили до пола. Я с легкостью поместилась, решила не останавливаться и поползла дальше. И дальше. Пока не оказалась в крайней кабинке.

В ужасе я открыла дверь и бросилась к выходу, не глядя на атаковавшего дверь. В коридоре сновали медицинские работники. Все были чем-то заняты. Ежедневная суета не позволяла никому разглядеть бегущую из туалета девушку с испуганным взглядом. Мне удалось добраться до главного выхода. Я бежала, не помня себя.