Море вверху, солнце внизу

Она ухватилась за его ремни.

— Что ты делаешь?

Они разомкнули объятья, и Эвелин оглянулась на сияющую толпу. Она выглядела в равной степени очарованной и обеспокоенной.

— У них есть идеи, — сказал он.

— Какие?

— Разные. Идеи по поводу моих идей.

— Что ты написал.

— Да…

— Адам. Что происходит?

Отец, неудавшееся изобретение. Мать, человек-сад. Ему страстно хотелось поведать Эвелин обо всём пережитом, но не просто словами, а винегретом из сказанных символов поверх символов, служащих для создания путаницы в головах, как, возможно, поступал он с жертвами молний, непреднамеренно насаждая им убеждение в перевернутости. Что происходит? Она спросила это с той же настойчивостью, как и все другие озадаченные, словно он пророк в век замешательства. Ее спаситель. Но в то же самое время это был и личный вопрос. Ей интересно, как у него изменились сердцебиение, электрические импульсы головного мозга. Он попытался изучить ее молящие глаза, разглядеть в них то, что не дает покоя, ему также хотелось узнать новую механику ее бытия, поскольку он ощущал схожие биологические изменения, аномалии. Они оба нуждались в чем-то большем, чем просто слова.

— Пошли со мной, — сказал он ей.

— Но твое сердце.

— Пошли со мной, — повторение стало лучшим объяснением, которое он мог бы сформулировать. Тон его голоса сделал объяснение многогранным. Отчаяние, предписание, предсказание. Она поняла, и на короткий миг ее охватил страх провалиться в пустоту, в воронку Люцифера.

Она обняла его, чувствуя, как у него вновь напрягаются руки и грудь.

Ее отец, священник-аспид. Ее мать, призрак в череде призраков. Она стремилась к тому же, что и Адам. Каждый слог, произнесенный или нет, требует свой макрокосм. Этим они были связаны или скоро будут…

* * *

Они, балансируя, добрались до края зияющей двери самолета и ухватились за края, готовясь к прыжку, Эвелин в тандеме с Адамом, или он с ней. Они доставят друг друга. Перед прыжком завывающий ветер вычистил их тела и замылил глаза, но сквозь него они видели среди воздушных шаров, меньших, чем пузырьки воздуха, и полос неразборчивых баннеров рассыпанные точки людей внизу, включая напоминающее улей скопление избранных, излучающих розовато-лиловую ауру, когда они смотрели вверх. От металлической крыши Базы, не больше листа бумаги, исходил жар. Сверкали стены из окон, размером с контактные линзы, «Идеального местечка». Здесь наверху натянулась иллюзорная гиперповерхность земли, и два измерения начали смешиваться между собой, образуя третье. Он почувствовал, как кто-то несильно сжал ему бедро. Это была Эвелин, глазеющая вокруг. Это будет прыжок веры, прыжок вопреки вере. Нет, это будет прыжок, лишенный таковой. Он вытянул руку с поднятым большим пальцем, она ответила ему тем же.

После выхода их сопроводил звук, напоминающий чмоканье, они нырнули вниз, а самолет прогромыхал дальше. Воздух, которым они дышали, океанический по температуре, казался принадлежащим им и только им. Они летели вперед головой, поэтому, если они ее поднимали, то видели землю, изрезанное бороздами море в нескольких километрах дальше. Они смотрели вниз между трепещущей материей, окружающей четыре ноги, чтобы подглядеть за солнцем за полосками облаков, украшенным шипами твердого света. Онейрического. Что случилось дальше, было сказано на папирусных страницах «Книги по аэростатике», описывающей эзотерическую и спектральную схему строя скайдайверов:

О Адам, мир ему, и Эвелин, прыгнувшие из летающего хитроумного устройства, истинно образовав центр этого благословенного шестиугольного Цветка Жизни, который, как известно, содержит возникающие из вакуума мысли Создателя. Как только этот священный символ появился на отраженном небе, Адам, мир ему, и Эвелин, взошли из центра, образовав в облаках дыру в форме человека — безусловно, это подлинные знаки.

В то же время, как пчела способна уловить ультрафиолет определенного цветка, абсолютно невидимый человеческому глазу, так и все остальные стали свидетелями события, отличающегося от того, что видели сияющие глаза избранных.