Морок

Люся не вертела головой, да и не хотелось. Здесь в потузеркальном канале не было нужды выражать действия физически. Всё постигалось порами ума, шлюзами сознания и догадками подсознания. Она знала, что группы рядом не увидит, хотя стоят ребята совсем недалеко друг от друга. В шаге. СОКРЫТЫ. Да, сокрыты. Плотными шторами морока. Каждый в своём колодце. В своей глубине. В своей памяти.

Существо в балахоне должно повернуться. Люся знала, что ЭТО повернётся и… ОНО уже поворачивается. Быстрей же, ну! Она, кажется, усмехнулась. Кто ей набил программу, что тайное должно разворачиваться медленно. Насмотрелась ужастиков, Людмила Аркадьевна? Балахон разворачивался, а Люся ответила на свой внутренний вопрос. Медленно и таинственно — это работа её подкорки, не более того. «Ужасы» здесь не при чём. Так работает воображение, фантазия. Забавно…

— Забавно не то, как я работаю. Забавна твоя реакция на жёсткие моменты твоей жизни.

Существо откинуло капюшон и явило в очие лицо молодого человека. Странно, что незнакомого. Где и когда этот типчик наложился? Мимолётно? В карусели лиц проходящих? Сальные сосульки волос, неряшливые патлы. Усыпанные угрями щёки. Бр-р-р… Неприятный тип! Нет, на таких парней Люся никогда не засматривалась. Странно, что подсознание выбрало именно этот образ, выхваченный когда-то возможно из толпы.

Подросток лыбился уверенной наглой улыбкой.

— Тебя неприятно кольнул факт неискренней победы на дешёвом конкурсе красоты. Зато бесцветно и неярко наблюдала ты, как погибает Вера. Первый момент ясен! Раскрытый заговор и удар по самолюбию. Второй случай подчёркивает силу самовнушения.

Голос юнца был неприятно тянущийся, гнусавый, под стать его виду.

— Вера. — Сказала в ответ Люся. — Она отпустила мне боль.

— Вот и я говорю. Самовнушение.

— Почему «само»? Внушила Вера!

— То-то-то… — Поддразнил нагловатый парень. — Не забывай! Здесь нет Вер и неприятных парней. Выбор масок определяю я, твоя подсознательная сущность. А я всего-навсего процентная доля твоего эго. Вопрос лишь в том, имеет ли эта доля приоритет в твоей личности. Но вернёмся к нашим баранам! Вера ли, пацан с больной прыщавой кожей — всё это тьфу, порождение тайников мозга. Беседуя с тем или другим, ты разговариваешь сама с собой. Споря — ты споришь сама с собой. Убеждая — ты самоубеждаешься в чём-то. Отсюда «само». Вывод ясен?

— Вполне. — Люся сдержанно кивнула, хотя и рассердилась. — Значит, я сейчас самозабвенно разговариваю сама с собой? Только тебя я в своей копилке не припомню. А если случайно когда и зацепила взглядом хмыря болотного, то спрашивается: на кой ты, моё подсознание извлекаешь для собеседования всяких уродов? Что, поприличней костюм не висел в гардеробе?!

Парень заржал тем дебильным смехом, что случаются раздаваться на «пятачках» молодёжи.

— Ву-ах! Какая метафоричность! А ты красава! Костюмы в гардеробе. Надо же так сказать! Об этом нелицеприятном костюме ты узнаешь позднее. Это вроде как козырь в рукаве. У меня к тебе деловое предложение, отказаться от которого не даёт шансов победить ситуацию иначе.

— Какую ситуацию?

— Вашу ситуацию. Ты понимаешь. Но у вас людей, принято дурковать, уточнять, переспрашивать. Оставь эти раскачки! Тебе дано прислушиваться ко мне, улавливать меня. Слышать меня, понимать, а, следовательно, знать! Ты единственная из всей команды видишь исподние вещи, а не наружные. Пока эти твои… Смотрят кино своей жизни и думают, что спят, ты исключительно знаешь, что видишь. Мало того, ты твердо знаешь, что я тебе хочу предложить.

— Знаю. — Согласилась Люся. — Нет.

— То-то-то… Не торопись. Рано ли, поздно, все ТУДА уйдут. Ты это тоже прекрасно знаешь. Так?

— Так.

— К чему тогда препирательства?

— Я… Не могу первой. Они с ума сойдут.

— Сойдут, верно. Но не с ума. Сойдут в иную реальность. Для этого каждому предоставляется сделать шаг. Один лишь шаг. Навстречу своей глубине. Начни с себя, Люда! Сделай шаг. Давай!

Голос. Он стал тверже гранита. Он понукал и хлестал. Резал и заставлял. Образ шального подростка расфокусировался, размылся, словно зрачок закрыла слеза. Но голос. Он стал кнутом над её волей. Люся заколебалась.

— Давай! Шагай! Ко мне! Люся, шаг…

Люся подалась всем телом, готовая сделать этот шаг, однако что-то удерживало её. Этим «что-то» являлась не иначе совесть, мерило человеческой ответственности, терновая печать души. Да, совесть, поскольку страха, присущего перед неизвестным, у неё, у Людмилы не было. Была только жажда испить неведомые знания. Была уверенность, тяга и трепет, какие сопровождали её с детства. С какими закрывалась она в потёмках комнат и в потёмках самой себя. Она бы шагнула непременно, но ей мешало. В ней вибрировал комок человечьей жалости к себе и остальным. Чувство безысходной тоски, грусти и расставания — этот комплекс лежал барьером, перешагнуть через который не хватало сил.

— Я не могу!!! — Закричала она.