Морок

— Это только кажется, что дерьмо временно, наступил — придешь домой ототрёшь. А оно, Кеша, навсегда. Временно, Кеша, — это молодость. Ты вон чешешь в бабьих тряпках и всё думаешь, что придёшь сейчас, сальто мортале какое сделаешь, тебе все хлопать начнут, поздравлять, тело новое выпишут, а ты дальше странствовать пойдёшь, с бардом своим, с Миролюбом. А будет так, Кеша. Придёшь ты, после сальто мортале если шею не свернёшь, то прихрамывать-то точно будешь. А бард твой ещё раньше издохнет. Вон он какой, еле идёт. Куда ему ещё песни слагать о твоих походах. Ты вот, Кеша, всё быстрее хочешь, скорей бы тебе дойти, а одного ты не понимаешь, что жизнь-то и слава, и приключения, и песни, они вот сейчас. Вот тут прямо, у костра. А когда дойдёшь — у тебя только воспоминания будут, и то такие воспоминания будут, которые ты не прожил, а пробежал, словно мышь от стены до стены. Когда дойдёшь поймёшь, что из всей жизни у тебя только эта стена, к которой ты со страху бежал. А ведь это, Кеша, стена просто, а жизнь ты свою профуфонькал.

— И что теперь делать? — спросил Миролюб.

— Откуда ж я знаю? — пожал плечами Казимир. — Вот сейчас жить. Не бежать бегом куда-то…

— Что? Домой пойдём? — съязвила Матильда.

— Ну вас, — махнул на них рукой старик.

— А всё-таки, — бередил всех Миролюб. — Хоть один из нас понимает, куда мы идём и зачем. Вот утром мы встанем и пойдём в замок. К полудню мы уже будем в замке. И? Зачем? Я ничего не понимаю. Мы придём в замок, походим по нему и уйдём оттуда? Такая у нас цель?

— Я вот соглашусь с Миролюбом, — отозвался Ярослав. — Я тоже не особо понял, куда и зачем. И, знаете, пока мы шли туда, я вроде как старался, всё думал: «Вот дойдём, тогда…» А что тогда, об этом я не думал. Шёл себе и шёл. Старался, спешил. А вот сейчас, когда мы почти дошли, когда у ворот, я и растерялся. Вот она — цель. Она достигнута. Что дальше? Жизнь-то не кончается. Было ведь делом жизни — прийти во дворец во что бы то ни стало. А вот, оказалось все не так уж и плохо. Страшно было думать в избе, рассуждать было жутко, как пойдём, что делать будем… А пока шли и шли себе, так и время незаметно прошло. Я вам одно скажу: я никак не думал, что мы до замка дойдем. И вот теперь мне страшнее, чем в самом начале. Я не знаю, что буду делать, после того, как мы придём в замок. В жизни ж смысла теперь нет. А Казимир правильно говорит, а жизнь-то я и не жил. Я просто бегом бежал к этому замку. Жил на бегу. Впохыхах. А вот завтра к полудню и конец. А я? Что я успел? Веньку схоронить? А, может, Лея и права была, когда говорила, что нужно обратно идти, а во дворец не соваться. Вот так всю жизнь и ходить от одной цели к другой, от стены к стене, но не доходить ни до одной…

— Ладно тебе, — отозвалась Лея. — Я по другой причине не хотела вас к замку вести. Причина в другом была, чудес всё больше, магия вокруг, и не самой доброй магии вокруг всё больше…

— А я говорил! — напомнил Иннокентий. — Говорил, чем ближе маги ко дворцу, тем сильнее магия. Причем магия та сильнее, которая против того, чтобы во дворец вошел Иннокентий. Если бы Лея не остановила свою компанию, хоронили бы Кешу в высокой траве у тракта.

— Так вот, почему он — женщина! — догадался Миролюб. — Чтоб, если что, не на того напали!

— Сечёшь, малец, — похвалила его толстуха.

Иннокентий вскочил и внимательно разглядывал своё тело в отблесках костра, будто впервые его видел.

* * *

— Спишь? — Иннокентий осторожно толкнул ногой толстуху.

— Нет. Не имею такой привычки, — улыбнулась женщина.

— Ну, скажи ты мне, пожалуйста, зачем мы премся в этот замок? Я не хочу быть никаким королем. Даже если я единственный, кто имеет на это право. Вот Казимир про жизнь говорил. Я именно жить и хочу. А эта вся власть, когда сидишь на троне, одним глазом смотришь, чтобы тебе яду не подсыпали, другим — чтоб саблей башку не отхватили…

— Да почему ты решил, что тебе прямо во что бы то ни стало надо в короля превращаться.

— А зачем тогда? — Иннокентий развел руками.

— Ты же знаешь, что твой отец — Серый, Морок?

— Знаю.

— А кто он? Знаешь? Какой он? Знаешь? — пытала толстуха.

— Так никто не знает. Аксинья только страхом тебя описывала, Казимир вон картины живые перед глазами вообще смотрел, плакал и мочился. А какой он не знает никто. Злющий, наверное… А так вроде как туман он, или в тумане, поэтому его Серым зовут, ну, потому что неясно что такое….

— Да, — вздохнула толстуха. — Наверное. Это все, что о нем обычно говорят. Но это те, другие, а ты-то сын.

— Знаешь, мне вообще не нравится быть сыном такого… Ну, не самого хорошего отца…

— Чего это не самого хорошего? — искренне удивилась толстуха.

— Будто сама не знаешь. Ведь он всем голову морочит, оттого и морок. Да все от людей скрывает. Любого очаровать может да обмануть. Болезни тоже он творит. С ума сводит. А больше всего страхом их всяким пугает. Ведь никому добра не сделал, только вредит. Вредитель какой-то. А я должен за него отдуваться. Да и история, как он на свет появился, сама знаешь…