Морок

Казимир скрылся под аркой за тяжёлыми дверьми. Скоро оттуда послышался его голос, он будто кого-то звал. Ещё через некоторое время оставшиеся услышали песню. Казимир пел, и пел красиво, как-то по-старинному, пел о том, как тяжело тем, кто ушёл далеко от дома. Пел, как больно идти голыми ногами по горящим угольям тем, кто потерялся во тьме. О том, как раздирают кожу шипы терновника идущим в ночи. Старинная песня о дивной ночи, которую видели те, кто ушёл навсегда, о ночи, которой никогда не было и уже не будет.

— Так пели нищие, когда проходили мимо нашей деревни, — тихо, чтобы не заглушать пение старика, сказал Ярослав. — Их привечали на похороны, чтобы показать умершему дорогу, дать ему в том мире огней. Только я думал, что это просто так, для красоты. А это, видишь… Я сейчас понимаю, что Казимир делает.

— Что? — хлопала глазами Матильда.

— Видишь, тот, кто попадает туда, он оказывается в совершенно удивительном месте, в полной темноте ночи. В ночи, которой на земле никто никогда не видел и не увидит. А далеко-далеко, так далеко, что, кажется, бесконечно далеко, горит слабый-слабый, махонький огонёк. И умершему надо поспешить туда, на этот огонёк. И он делает шаг. И тут же его пятки охватывает жарким пламенем. И это так больно, что слёзы текут по щекам. Но песня нищих подскажет, что нужно делать. И вот, если добрый дом, богатый, и умерший был честным человеком, то он услышит тонкие слабые голоса, которые напомнят ему, если он давал нищим подаяние в виде обуви, или деньги на обувь, то рядом с ним будет стоять та самая пара ботинок. Он может надеть их и бежать спокойно по горящим угольям. Ну, если он дырявые башмаки отдал, то в дырявых и побежит. А если никаких не давал, то уж пешком пойдёт. Да только это такая боль, что лучше бы и не было её никогда. Быстро без ботинок не пройдёшь. А будет умерший медлить, огонёк путеводный и погаснет. Останется только тьма и боль. Огонёк горит, пока нищие поют. Чем дольше поют, тем дольше умерший видит, куда идти к свету. Так вот.

— Так Казимир мёртвого ключника песней выкликает? — Матильда всё так же завороженно хлопала глазами.

— Выходит, что так.

— Так надо ботинки ему приготовить? — заволновался тут же Богдан. — Я сейчас же в яви их…

— Нет, если я правильно понял, ключник просто успокоится… Ходить перестанет…

В это время песня смолкла и из дверей показался бледный Казимир.

— Пошли, братцы, ключник — всё. Но тут такое творится… Надо убираться… Хорошо, хоть эти, местные не выйдут…

Глава 9

— Здесь стойте! — скомандовала толстуха и с ловкостью газели взбежала по широкой дворцовой лестнице.

Иннокентий и Миролюб переглянулись, Лея сжала что-то в кулаке.

Через некоторое время на широкой лестнице показались трое: королева, флейтист и толстуха.

— Вот тот, кого вы так долго ждали! — торжественная объяснила толстуха.

— Да-да-да! — устало ответила королева. — Тот самый юноша, который вернёт магию в Край и поставит её на службу людям. Так, дитя моё?

Королева подошла к Миролюбу, оглядывая его с головы до ног.

— Что же, ты колдун, юноша? — спросила она у него.

— Моя королева, осмелюсь вас поправить. Не он. Вот этот, — толстуха подвела королеву к Иннокентию.

Тот, в свою очередь, как-то нелепо изогнулся и сделал странный, неуклюжий поклон, чем вызвал искренний смех Евтельмины.

— Вот этот? — сквозь хохот проговорила она. — Не может быть. Это — тот самый великий маг, которого мы все так долго ждали.

Иннокентий дёрнулся, собираясь ответить что-то, что смогло бы защитить его честь и достоинство, но толстуха сделала выразительный жест глазами, заставивший юношу отказаться от своего намерения.

— Ну что вы, моя королева! Неужели вы ожидали от мага знания придворного этикета? Что вы? Каждый делает своё дело. Придворные следят за этикетом, маги — за гармонией в мире, женщины за детьми, мужчины — за женщинами… Впрочем, если вас это заинтересует, вот человек, который знает об этикете всё. Человек, выросший во дворце, я даже не побоюсь сказать, ваш родственник.

И толстуха указала на Миролюба.

— Что это за новости? — возмутилась Евтельмина. — Я ничего об этом не знаю.

— Моя королева, — вмешался флейтист. — У вас действительно есть родственник, и он действительно мужчина. Но…

Флейтист широко улыбнулся и подошёл ближе к Миролюбу.

— Но, — повторил он. — Ваш родственник, моя королева, бард! Об этом вообще не знает никто, кроме его матери.

Флейтист расхаживал уже перед гостями, явно торжествуя, будто разоблачил коварный, хитрый план.