Морок

– Да! – с жаром подхватил Иннокентий. – И это ужасно. Я теперь всё время об этом думаю. Вы знаете, жизнь постоянно не то, чем кажется, точнее, всё в ней не то и не так, как я думаю. Видите ли, матушка меня учила в детстве помогать разным тётушкам, особенно тем, которые стары. И все эти бабули и бабушки казались мне вершиной доброты. Встречая любую по дороге, в поле или лесу, я низко кланялся и улыбался, желая им добра, стараясь каждой помочь. Потом я встретил Аксинью, настолько она оказалась ужасной, способной на такие поступки, не щадя никого ни людей, ни даже детей! Одно только то, что она сделала с маленьким Казимиром… Потом толстуха, к которой я, было, проникся, оказалась… Да что уж. А волшебники и маги?! Сказки о них я слушал с замиранием сердца. Да я мечтал стать одним из них! Понимаете? А они хуже дурачков, знаете, в каждой деревне такие есть. Не могут ничего. Ещё я думал, что, если я буду поступать по-доброму, правильно, и жизнь меня будет беречь. Однако, я узнал, что, совершенно не делая никакого зла, я нажил себе такую страшную судьбину, которую сейчас живу, благодаря какой-то нелепой случайности, не позволившей меня угробить первому встречному корчмарю. Вот сейчас, немного походив и поговорив с разными людьми, я понял только одно: я ничего не знаю об этом мире. И знаете, что? Я жутко, ужасно сердит на мою бедную маму, которая учила меня всему этому доброму в мире, тому, что добро побеждает зло. Знаете, вот сейчас я как раз и вижу, что того, кто бывает добр, ждут пинки и подзатыльники. Люди не упустят случай посмеяться над добряком или просто человеком, который поступает по совести. Вы знаете, люди крадут кур, воруют у соседей, и не считают это глупостью. Зато того, кто при возможности своровать откажется это делать, они сочтут дураком. И будут смеяться над ним. И постараются даже обмануть, зачтя свой обман честного, ещё раз повторяю, честного, а не глупого человека, себе в заслуги. Можете ли вы представить, что обман в этом мире – доблесть. А честность – срамота? О нет, я слышал в сказках про злых людей, про мерзких колдунов. Нет! Не надо никуда ходить или искать то, чего нет. Ведь все эти злодеяния совершаются не вымышленными могучими злыднями. Это – ежедневные дела любого из людей. И я сейчас совершенно не знаю, как жить. К каждому человеку, являющемуся мне, я отношусь, как к доброму товарищу. Однако, ни один из них не стал таким, наоборот, каждый показал, что я ошибался. Мне кажется, люди делают нехорошие поступки часто даже не потому, что они злы, а, чтобы другие видели, что они не промах, и лишний раз старались бы избегать обмануть их, так сказать, для острастки. Что же мне делать? Спрашиваю я себя. И я не нахожу ответа, кроме одного. Стать таким же. Найти того, кто ещё видит в людях добро и обмануть его, обмануть так, чтобы те, другие, стали свидетелями этого. И говорить об этом в кабаках и при дорогах. И чтобы все знали. И только так отныне и жить, и ненавидеть каждого встречного, и подозревать его в том, что он замыслил зло против меня…

– Друг мой, – грустно сказал флейтист. – Я бы хотел сказать, что это не так. Однако, мы пришли, вам сюда…

Флейтист указал на небольшую комнату, в которой на кушетке лежало тело Иннокентия. Рядом сидела заплаканная Лея. За руку её держала толстуха, причём вид у неё был весьма странный, казалось она вывернута наизнанку и смотрит глазами не наружу, а внутрь.

***

– Ну, что же вы, милейший? – усмехнулся флейтист. – Что же вы в неловкой позе-то такой? Да в угол забрались? Ну-ну, дражайший, привыкайте, осваивайтесь…

Миролюб сидел под большим окном, цветом подобный стене, кажется, пытаясь слиться и стать с нею одним целым.

– Бедный мальчик, вы никогда не видели, как казнят людей? – пожалел его музыкант.

Миролюб отрицательно помотал головой, издав при этом нечленораздельные звуки.

– Удивительное свойство для сына такой изобретательной колдуньи – пугаться мучений… А между тем вам придётся привыкнуть не только смотреть на такое, но и издавать указы о совершении сего по вашей воле, – рассмеялся флейтист.

Миролюб замахал руками, словно на него напал целый рой невидимых мух. В следующее мгновение лютня, которая ещё недавно считалась сокровищем во всех смыслах, полетела в музыканта, принёсшего дурные вести, словно старый башмак в нагадившего кота.

– Ого! – ловко увернулся флейтист. – А у нас уже вполне королевские замашки, того, кто принёс печаль – уничтожить.

– Нет! – наконец-то Миролюб смог выговорить слова. – Нет, простите, я не хотел.

– Конечно, – согласился флейтист. – Никто не хочет, а потом просто привыкают. Знаете, мой мальчик, сначала всем тяжело, самый первый приказ о казни, крайне тяжело издавать, даже если ты казнишь своего заклятого врага. А потом ничего, хитрый разум подсказывает, что сие сделано на благо, на благо не только одного человека, но и всего Края. Великолепный ум говорит, что, подписав указ, вы не становитесь убийцей, но становитесь спасителем. Удивительная способность человека – переворачивать всё с ног на голову, не так ли?