Морок над Инсмутом

— И то и другое, — признался я. — Но больше все-таки последнее. Ученым, занимающимся генетикой человека, так много не платят, да и я не столько написал трудов, чтобы залучить меня к себе считалось большой удачей. Я — обычный рядовой в армии ученых, ведущих длительную кампанию по изучению генома человека и составлению его карты.

— Это лучше, чем быть главным хранителем Инсмута и его истории, — сказала она ровным голосом, не оставлявшим лазейки для вежливого возражения.

Я пожал плечами.

— Что ж, — ответил я, — если я напишу эту статью, то Иннсмаут снова окажется на карте, по крайней мере, научной, — только сомневаюсь, чтобы это принесло прибыль твоему отелю. Не думаю, что по моим следам сюда явится легион генетиков.

Энн опустилась на край кровати.

— Боюсь, все может оказаться не так просто, — сказала она. — Информация, которая есть в книге о внешнем виде жителей Инсмута, несколько устарела. Раньше, еще в двадцатые, когда население города составляло меньше четырех сотен человек, это, возможно, и была та самая закрытая община, все члены которой — близкие родственники, но после войны сюда приехали до двух тысяч человек из разных мест, и, хотя представители старых семей предпочитали держаться друг друга, остальные вступали с пришельцами в браки. Я смотрела архивы и знаю, что почти все ведущие семьи в городе — Марши, Уэйты, Джилманы — выродились. Думаю, то же случилось бы и с нами, Элиотами, если бы не английская ветвь семейства. Инсмутская внешность еще встречается, но редко — сейчас можно увидеть лишь ее следы, да и то только в ком-нибудь старше сорока.

— Возраст не имеет значения. — заверил ее я.

— Это не единственная трудность. Почти все люди с такой внешностью стесняются ее сами или стесняются их родственники. Они не показываются на люди. Их может оказаться не так легко убедить сотрудничать.

— Но ты ведь с ними знакома — вот и представь меня им.

— Я знакома лишь с некоторыми из них. Но это не значит, что я смогу тебе помочь. Хотя моя фамилия Элиот, но для старожилов Инсмута я тоже чужая, а значит, мне нельзя доверять. Есть лишь один человек, который мог бы согласиться выступить посредником между ними и тобой, но убедить его будет не так просто.

— Уж не тот ли это рыбак, о котором ты говорила по телефону — Гидеон Сарджент?

— Верно, — ответила она. — Он один из носителей внешности, которые не прячутся, хотя именно у него характерные черты проступают сильнее, чем у других, кого я знаю. Он и разумнее многих — отслужив в сорок пятом во флоте на Тихом океане, при Дж. Ай. Билле получил образование — и все же разговорчивым его не назовешь. Прятаться он не будет, но и служить живым образчиком инсмутской внешности тоже вряд ли пожелает — он, как и всякий на его месте, терпеть не может, когда на него пялятся туристы, и никогда не соглашается возить их на Дьявольский риф в своей лодке. Со мной он всегда очень вежлив, но я не знаю, как он отреагирует на тебя. Ему уже за шестьдесят, он не женат и никогда не был.

— Это как раз не странно, — заметил я. Я и сам не был женат, да и Энн не бывала замужем.

— Может быть, и нет, — ответила она и усмехнулась. — И все же я не могу справиться с подозрением, что он не женился только потому, что не нашел девушку, достаточно похожую на рыбу.

Мне показалось, хотя Энн явно не имела этого в виду, что ее замечание довольно жестоко. Более того, оно показалось мне еще более жестоким, когда я увидел Гидеона Сарджента воочию, потому что сам тут же пришел к прямо противоположному мнению: ни одна девушка на свете не согласилась бы выйти за него замуж, слишком уж он сам походил на рыбу.

Его внешность до малейших подробностей соответствовала описанию, приведенному Энн в ее книге: узкая голова, плоский нос, выпученные глаза, шероховатая кожа, полное отсутствие волос — но даже моя готовность не смогла сгладить жутковатого впечатления, которое производил портрет в целом. Продубленный солнцем и ветром старик походил на престарелого карпа кои, нельзя было лишь сказать — мешал поднятый воротник куртки, — есть ли у него на шее характерные отметины, вроде жаберных щелей, эти завершающие и самые странные стигматы уроженцев Инсмута.

Когда мы пришли навестить Сарджента, он сидел в парусиновом кресле на палубе своей лодки и терпеливо чинил сеть. Он даже не поднял головы при нашем приближении, но, думаю, он разглядел нас издали и знал, что мы идем именно к нему.

— Здравствуйте, Гидеон, — сказала Энн, когда мы подошли ближе. — Это доктор Дэвид Стивенсон, мой друг из Англии. Сейчас он живет в Манчестере и преподает в колледже.

Старик продолжал сидеть, опустив голову.

— На риф не вожу, — ответил он лаконично. — Вам, мисс Энн, это известно.

— Он не турист, Гидеон, — сказала она. — Он ученый. Он хочет поговорить с вами.

— С чего бы? — отозвался старик, но головы не поднял. — Это потому, что я урод?

— Нет, — ответила Энн в замешательстве, — разумеется, нет…

Я поднял руку, чтобы остановить ее, и сказал: