Морок над Инсмутом

— Да, мистер Сарджент. Именно поэтому, в некотором роде. Я специалист по генетике, и меня интересуют люди, чья внешность отличается от внешности других людей. Я хотел бы объяснить вам свой интерес поподробнее, если позволите.

Энн раздраженно покачала головой, уверенная, что я сказал не то и все испортил, но старик, похоже, нисколько не обиделся.

— Када я был мальцом, — начал он рассеянно, — один мужик предложил моей матери за меня сотню долларов. Хотел посадить меня в аквариум и показывать в шоу. Она отказалась. Дура была — сотня баксов тада на дороге не валялась. — У него был примечательный акцент, совсем не такой, как тот, который я уже привык считать типичным для Новой Англии. Слова покороче он жевал, а длинные произносил старательно, — видимо, продолжало сказываться образование.

— Вы знаете, что такое генетика, мистер Сарджент? — спросил его я. — Мне бы очень хотелось объяснить, почему разговор с вами так важен для меня.

Наконец он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Я был к этому готов и не моргнул, встретив его тревожащий пристальный взгляд.

— Я знаю, что такое гены, док, — холодно сказал он. — Мне и самому интересно, как это я такой получился. Может, вы мне скажете? Или сами только надеетесь узнать?

— Это то, что я надеюсь узнать, мистер Сарджент, — ответил я ему со вздохом облегчения. — Можно мне подняться к вам на борт?

— Нет, — ответил он. — Это неудобно. Вы в отеле?

— Да, в отеле.

— Там и увидимся, вечером. Семь с четвертью. Выпивка за вами.

— О’кей, — ответил я. — Большое спасибо, мистер Сарджент. Очень вам благодарен.

— Не стоит, — сказал он. — А на риф я все равно не вожу. И для япошек с их камерами не позирую — запомните, мисс Энн.

— Я помню, Гидеон, — сказала она, и мы пошли восвояси.

Едва мы отошли от него на приличное расстояние, она сказала:

— Он оказал тебе честь, Дэвид. Раньше он никогда не соглашался прийти в отель — и не от недостатка предложений выпить. Он еще помнит старую гостиницу, которая стояла на его месте, и ему не нравится то, что сотворил там дядя Нед, так же, как ему не нравятся колонисты — те, кто приехали в город в тридцатые, когда он почти загибался.

Мы как раз шли через ту часть набережной, которая больше всего напоминала послевоенный пустырь с руинами от бомбежек, — или бывшие трущобы в настоящем Манчестере, где старые дома снесли, а что построить на их месте, так и не придумали.

— Это ведь та часть города, которую сожгли? — спросил я.

— Точно, — ответила она. — Еще в 27-м. Никто толком не знает, как это случилось, хотя версий множество, и самых диких. Гангстерские войны можно исключить сразу — бутлегерство не процветало здесь в достаточном объеме. Может, поджог ради поджога. Большая часть территории теперь моя — дядя Нед хотел построить здесь все заново, но так и не собрал денег. Я бы продала этот участок первому попавшемуся застройщику, но, боюсь, мои шансы избавиться от него ничтожно малы.

— А что, военные действительно торпедировали каньон позади рифа? — спросил я, вспомнив историю, которую она приводила в своей книге.

— Глубинными бомбами, — сказала она. — Я не поленилась поднять соответствующие документы, надеялась раскопать в них какую-нибудь сенсацию, но оказалось, что это были простые испытания. За этим рифом очень глубоко — трещина в континентальном шельфе, — вот его и решили использовать как полигон для испытаний зарядов на воздействие давления по всему спектру. При этом военные не подумали о том, чтобы посоветоваться с жителями или хотя бы оповестить их о готовящемся; наверное, информация была засекречена. Оттуда и всякие байки о морских чудовищах, на которые некому было возразить.

— Жаль, — сказал я, оглянувшись на рассыпающийся пирс, когда мы уже поднимались на невысокий холм Вашингтон-стрит. — А мне так нравилась эта история с жуткими ритуалами Тайного Ордена Дагона в старом здании масонской ложи и про договор капитана Оубеда Марша с морским дьяволом.