Морозов книга 7

— Знал, барин, — вздохнул Тихон. — Как не знать, ежели эта егоза на моих глазах бегала по саду с ребятней из Морца и воровала яблоки. И завсегда меня видела. Даже когда я не хотел, чтобы меня видно было.

— Только потому понял кто она? — не поверил я.

— Нет, конечно. Когда она уже пришла сюда работать, я сразу понял, что она не обычная человечка. Какая же людишка смогла бы так улыбаться, что даже в самый непогожий денек от нее светло на душе становилось. Это для вас, ведьмаков, мы всего лишь нечисть, — мужичок нахмурился, словно вспомнил о чем-то неприятном. — А мы ведь видим суть. В душу смотрим.

— И домовой знал? — задал я, пожалуй, главный вопрос.

— Куда ему, — презрительно фыркнул Тихон. — Федор ведь родился человеком. Да и Маришка до поры казалась такой же — человечной. Даже секретутка вашенская и та не понимала.

— И как так вышло?

— Пока здесь был дядюшка ваш, дай ему Многоликий Всевышний покоя, Маришка ничем себя не выдавала. Она и зла никому не желала, потому никто из Морозовских в ней не видел нечисти. Не видел в ней зла.

Последнее слово Тихон произнес с тоской и вынул другой платок в красную клетку.

— Она ведь не злая. И никогда не сделала бы ничего плохого. Уж я это точно знаю. Почуял бы недобрые намерения. Как и Федор. Он бы враз почуял неладное. Как и секретутка. Хоть и не люблю я ее, но уверен, что она любую злыдню бы одним криком разорвала на части.

— Значит, никто не знал, кроме тебя, — резюмировал я.

— И Жирика, — с готовностью кивнул мужичок. — Он Маришку очень любит. Она ведь завсегда ему ягоды из леса носила. И Бориску евойную не обижала. Собирала для нее травки для отваров. Однажды даже шапочку сшила и передник, в котором Бориска иногда щеголяет по праздникам.

— Ясно, — я провел пальцами по волосам.

— И куда она теперича делась, барин?

Я собрался сказать правду, как из-за угла дома выкатился толстячок, который сжимал в руках белую крысу.

— Княжич? — насторожился Дито, очевидно, заметив Жирика.

— Это свои, — предупредил я.

Жирик запыхался и остановился, переводя дух. Нетерпеливо протянул руку Тихону и тот вложил в ладонь кухаря очередной полосатый платок, теперь уже синего цвета. Быстро утер испарину со лба и выдавил из себя:

— Добр…ый… ая… ночь, — он прижал платок к груди. — Старое сердце меня однажды подведет. И будете потом жалеть, что не щадили старого жирика.

— И в каком месте ты старый? — буркнул Тихон, закатывая глаза.

— Меня надо беречь, — упрямо нахмурился кухонный хозяин.

Бориска выскользнула из его рук и подбежала ко мне, чтобы встать на задние лапки:

— Пи! — требовательно пискнула она.

— Маришка не вернется, — сказал я и крыса протяжно заверещала.

— Надо же выдавать новости не так грубо! — возмутился Жирик, забирая свою питомицу. — Не переживай, дорогая. Мы будем ждать…

Кухарь погладил крыску по шерстке, пытаясь успокоить.

— Маришка вернулась домой, — продолжил я, негромко. — Теперь ей не нужно жить чужой жизнью. Стала сильнее и больше уже не человечка.

— Она никогда не была ею, — проворчал Жирик. — Добрая девочка всегда заботилась о нас. И о тебе тоже, княжич.

Я тяжело вздохнул и понурился:

— Знаю. Нам ее будет не хватать.

— Глупости, — неожиданно выдал Тихон. — О чем мы тут говорим? Маришка стала собой. Она откроет в себе силу и будет жить, как ей положено. Разве этот повод разводить сырость?

Крыса закряхтела, пытаясь вырваться из рук своего покровителя. Мне показалось, что она хочет напрыгнуть на дворового и укусить его.

— Он прав, — заступился я за рыжего мужичка. — Мне тоже сложно с этим смириться. Но однажды это должно было произойти. Маришка полуденница. Она ведь почти богиня.

В груди вновь потяжелело.

— Для нас она всегда была солнышком, — кухарь опять воспользовался платком.

— И останется, — упрямо проворчал Тихон. — Она живая. И свободная. Как бы хорошо ей здесь не обиталось, но все же наша Маришенька была здесь в плену.

— Ну…

— Без «ну», — сурово перебил меня дворовой. — Вашный дядюшка тоже вон сидел в склепе сколько лет. В плену! И я лишь обрадовался, когда увидел его выходящим наружу. И крик не поднял.

Я удивленно покосился на дворового.

— Потому что никто не должен жить взаперти. А Маришка хоть и не сидела на цепи, но не была свободной. Потому как самое страшное, что может случиться с такими, как мы — так это не быть собой. Жить как человеки — это ж каторга.

Жирик закивал, соглашаясь с приятелем. А я с тоской посмотрел на окна женского крыла дома. Где-то там была комната Лилии, в которую я никогда не заглядывал. Быть может, она именно сейчас смотрит на меня через стекло.

Внезапно из-за деревьев выскользнули тени и вдоль дорожки пронеслась призрачная стража.

Мезоамериканцы не бросились бежать, как я опасался. Но все же дрогнули при виде полупрозрачных фигур богатырей.

— Свои, — негромко сказал я, не обращаясь к кому-то конкретно.

— Странные у вас порядки, мастер Морозов, — проговорил Дито и сглотнул, когда один из стражников пронесся слишком близко. — И окружение тоже.