Моррисон. Путешествие шамана

Для того, кто слушает неотредактированные записи концертов, изданные на бутлегах, очень быстро делается ясно, что Doors на концерте и Doors в студии – две разные группы. Студийные Doors стремятся к лапидарности, концертные тяготеют к избыточности. Студийные Doors звучат как четкая отлаженная машина, концертные купаются в импровизациях. Студийная группа Doors играет безусловный рок, концертная группа играет рок, в котором от случая к случаю проступают элементы джаза. Но джазовый привкус начисто отсутствует в песнях, записанных на официальных альбомах группы, изданных компанией «Elektra». Эта импровизационная стихия, так свойственная группе, полностью изгнана с номерных альбомов, с их твердым, четким, регламентированным звучанием.

С тех пор как 7 февраля 1970 года Doors вышли на сцену в Лонг-Бич, прошло тридцать шесть лет. Эти тридцать шесть ушедших лет, кажется, должны перевести событие в разряд мертвых достопримечательностей музыкального мира. Кому интересны старые концерты, кроме тихих музыковедов, исследующих генезис рок-н-ролла? Отделяет не только время, отделяет исчезновение всего, что можно воспринять глазами. Сцены мы не видим. Мы не видим бакенбардов и круглых очков Рея Манзарека, скрючившегося в позе старого волшебника, набирающего на чудо-агрегате секретный код мироздания. Мы не видим романтического гитариста Робби Кригера в цветной блузе, скромно стоящего в углу сцены. Раздраженный, взбудораженный непорядком, мечтающий наконец уйти из группы и обрести мир в душе, Джон Денсмор тоже недоступен нашему взгляду. И Моррисон нам не виден сквозь стену, воздвигнутую временем, до нас долетает только его голос, отдаленный и глухой, едва пойманный слабеньким микрофоном, едва уловленный узкой магнитной пленкой на вращающихся бобинах.

Бутлеги – это особый мир, в который не стоит идти тому, кто привык к идеальному звуку очищенных и выверенных дорожек. Меломан с тонким слухом и вкусом к прекрасному, услышав мутный шум толпы, глухое буханье барабана и тоскливые завывания певца, быстро заткнет уши. Тому, кто все-таки решит дослушать концерт до конца, приходится упорно вслушиваться в звук, как врабатываться в землю. Пропорции искажены: дурак-микрофон хорошо пишет то, что происходит близко от него, и плохо улавливает то, что случается вдали, на сцене. Зал шуршит фантиками, стучит подошвами, радостно ржет и аукается. Мы отчетливо слышим звонкие голоса калифорнийских девочек, пришедших поглазеть на скандального Повелителя Ящериц, хорошо слышим громкие восклицания и дурацкие реплики подростков, радующихся жизни, но звук Doors долетает до нас как сквозь подушку. В нем срезаны высокие частоты, он колеблется и плывет. Пусть так, но зато тут, на бутлеге, у нас есть прямой контакт с прошлым. Между нами не стоят инженеры звукозаписи, вечно улучшающие каждую ноту; между нами нет продюсера, выкидывающего одни куски и тщательно подбирающего другие. На бутлеге все звучит так, как было сыграно.

Это концерт как концерт – один из 27, данных Doors в 1970 году. В криках Моррисона, в его обращении к залу угадывается усталость человека, три сотни раз уже сказавшего миру одни и те же самые важные вещи. В какой-то момент начинает казаться, что Моррисон и публика находятся в разных пространствах и временах. Взрослый человек с отчаявшейся душой пытается откуда-то издалека – с планеты Марс, из глубины океана, из своих сумеречных состояний и наркотических ям – докричаться до бодрой компании молодняка, которая пришла в зал спортивного дворца послушать ритмичные песенки и поглазеть на знаменитого дебошира. Он начинает читать стихи, с нарастающей яростью кричит о молитве и Боге, а зал в ответ разражается смехом, видя в нем не Гамлета рока, а клоуна цирка. Пьяная ярость им смешна, бешеный крик забавен. У него тут же падает настроение, он бросает стихи, не дочитав их до конца, и бежит в Light My Fire

как в убежище. Февральским вечером в городе Лонг-Бич на берегу океана группа привычно погружается в длинные ориентальные импровизации. Это публике нравится, это ей по душе, и мы слышим, как тысячи людей начинают дружно бить в ладоши. Они хлопают и хлопают, радостные и благожелательные, довольные, почти счастливые этим прекрасным моментом: и вот он рождается, новый, неслыханный ритм-инструмент, состоящий из нескольких тысяч ладоней!