Морской лорд

Идет дождь, нудный и холодный. Лесная дорога превратилась в кашу, в которой вязнут колеса кибитки. Комья грязи прилипают к ободу, поднимаются вместе с ним, а потом нехотя отпадают. Кибитка запряжена двумя кобылами и управляется Нуддом. Сзади к ней привязаны два запасные жеребца: Буцефал и гнедой по кличке Гнедко. У последнего шерсть промокла и потемнела, так что почти не отличается от идущего рядом вороного. Я еду за ними на вороном отце Буцефала. На каждом привале пересаживаюсь на другого жеребца, равномерно распределяя между ними тяготы перехода. Капюшон моего плаща опущен низко, чтобы капли не попадали в лицо, поэтому вижу только то, что не выше уровня моих глаз. Я замерз, ноги одеревенели от холода. Выезжаю на обочину дороги, где она не раздолбана идущими впереди возами, слезаю и иду пешком, ведя коня на поводу, чтобы размяться. Так же поступают мои оруженосцы Умфра и Джон и несколько рыцарей, ехавшие сзади. Мои оруженосцы идут по противоположной обочине, чтобы не отставать от кибитки.

Седьмой день пути. Мы движемся из Честера в Бристоль. На шлюпе я бы добрался туда дня за два. Впереди скачет Вильгельм де Румар со своими рыцарями. Затем едут десять возов с его снаряжением, начиная с шатра и заканчивая шахматами. Моя кибитка — одиннадцатая и последняя. У рыцарей, которые едут за мной, в лучшем случае есть вьючная лошадь, которую ведет на поводу слуга. Это в основном младшие сыновья, которым дали старые шлем, кольчугу, щит, копье, меч, коня и слугу и отправили добывать для себя лен. Или погибнуть. Среди них едет и мой должник — юный рыцарь по имени Томас. Он еще не научился не узнавать своих кредиторов и не только поздоровался со мной, но и попытался завести знакомство. Он первый раз едет на войну, ему все интересно. Томас внимательно слушал мои рассказы об утигурах, уверенный, что они до сих пор живут в причерноморских степях. Может, их потомки и живут, но теперь называют себя по другому. Он пытался пообщаться с моими оруженосцами, его ровесниками, но помешал языковой барьер.

Сейчас он догоняет меня, едет рядом. Следом за ним скачет его дядька на рабочей кобыле, к седлу которой приторочены сумки с провизией, тент, одеяла. Ездить верхом на кобыле — западло по местным понятиям, но у бедности свои привилегии — она делает человека более толстокожим. Копья разрешил им положить в мою кибитку.

— Я собирался воевать с валлийцами, а теперь еду вместе с ними! — произнес Томас с таким видом, словно это самое забавное происшествие в его жизни.

— Воевать надо не против кого-то, а за себя, своего сеньора, — советую я. — И будь милосерден к врагам, потому что завтра они могут стать твоими союзниками.

— Постараюсь, — обещает он и с юношеским легкомыслием тут же забывает свое обещание. — Как ты думаешь, быстро мы расправимся с узурпатором Стефаном?

— Чем дольше будет тянуться эта война, тем лучше для нас с тобой, — отвечаю я. — В мирное время рыцари не нужны.

— Когда настанет мир, я отправлюсь на Святую землю, буду воевать с неверными, — обещает он.

Я ему рассказываю, какой климат там, как Томас будет себя чувствовать при повышенной влажности в раскаленных солнцем кольчуге и шлеме. Услышанное не отбивает у него охоту повидать чудесные заморские страны. После крестового похода у них тут у всех головы забиты небылицами о Ближнем Востоке. Уверены, что там — рай на земле. Если считать раем отсутствие затяжных дождей, то они правы. А вообще-то рай — это внутренне состояние, мало зависящее от места, в котором находишься.

— Сарацины — сильные воины? — интересуется Томас.

— Разные, как и наши, — отвечаю я.

По обозу от головы к хвосту передают, что виден Бристоль. Передние всадники уже выезжают из леса в поля, окружающие город. Я сажусь на лошадь и скачу вперед. Молодой рыцарь устремляется за мной. Его конь староват и не так резв, но Томас изо всей силы подгоняет бедного жеребца длинными шпорами.